ЮНОНА и АВОСЬ, или Развод длиною в четверть века

Этот фрагмент фразы мужа заставил пани Аню, надув губки в притворной обиде, легонько стукнуть кулачком по его плечу и, украдкой взглянув на Андрея, протянуть: «Ах ты свинья!..» Впрочем, сказано это было так беззлобно, что было видно, что произносила это она скорее для соблюдения видимости приличий и что такого типа шутки мужа не были чем-то из ряда вон выходящим. Россиянин же про себя несколько удивился, но, вспомнив поговорку о чужом монастыре и своём уставе, тоже покорно улыбнулся, чтобы не выделяться и чтобы не смущать пани Аню.

Обед близился к завершению, уже подали кофе и десерт, когда, наконец, разговор перешёл в деловую плоскость, и слово Россия всё-таки прозвучало. Оказалось, что присутствующие соседи пани Ани занимались шитьём верхней одежды – имели небольшую фирму. Вопрос был поставлен очень простой: может ли Андрей найти в России заинтересованных покупателей на производимые ими зимние куртки. Тут же откуда-то внезапно были принесены образцы. Неплохие, на непрофессиональный взгляд россиянина, образцы. Ткань – модная по тем временам «микрофибра». Андрей из вежливости внимательно порассматривал принесённые куртки, пощупал ткань, поймал себя на мысли, что едва сдерживается, чтобы не «поцокать одобрительно языком», как это принято было описывать в книгах при рассказах о восточных базарах, но, внутренне посмеявшись над собою, всё-таки цокать языком не стал.

На сим апофеозном аккорде закончился званый обед, который, естественно, оказался первым и последним контактом с семьёй пани Ани, поскольку покупателей на предложенные куртки россиянину найти не удалось. Но зато эпизод под названием «как шутят в Варшаве» не стирался из памяти Андрея все последующие двадцать пять лет, чему подтверждением данная глава.

При посещении семьи Юноны, которая проживала в деревне на расстоянии ста километров от Варшавы, застолья – будь то скромный семейный обед или праздичный званый ужин с полдюжиной приглашённых соседей и знакомых – не слишком отличались тематикой от описанного выше случая. Разве что не случилось Андрею стать свидетелем фривольных шуток. Возможно, более скромная и более строгая деревенская мораль, тяготеющая к традиционной, играла свою роль.

Кстати, называя населённый пункт, в котором находился родительский дом Юноны, деревней, россиянин постоянно ловил себя на мысли, что в российском понимании на деревню это не очень-то похоже. Асфальтированные аккуратные улицы, каменные дома, как правило, двухэтажные. Основанная аж в пятнадцатом веке деревня эта в настоящий момент насчитывала несколько сотен жителей. Многие друг друга хорошо знали, поэтому слова песни из популярного советского фильма «не сойтись, разойтись не сосвататься в стороне от придирчивых глаз…» как нельзя лучше подходили для ситуации.

Придирчивые (хоть и не показывающие этого гостю) взгляды, конечно же, смущали россиянина на таких застольях, но постепенно к нему привыкли и не тяготились присутствием «шефа Юноны». Некоторые из многолетних знакомых родителей Юноны даже прявляли в россиянину симпатию. Но даже они никогда не заводили с ним разговоров на темы, отбегающие от традиционно принятых. Интересовало же собравшееся за столом общество, как правило, то, о чём вещали центральные новостные каналы польского телевидения. Куртуазные разговоры от общеполитических могли плавно перетекать на местные новости, как официальные, связанные с бюджетом гмины5, событиям в местной школе и так далее, так и частные, связанные с какими-нибудь известными всем персонажами. Андрей, естественно, на протяжении всех этих трапез или молчал, или обменивался незначительными репликами с обращавшимися к нему людьми. Юнона, сидевшая рядом, не особо старалась развлекать своего гостя.

Как сама тематика, так и способ общения с новым лицом, которым по праву можно было бы назвать россиянина в этом многолетнем «спаянном» коллективе, сильно отличались от того, что обычно наблюдал Андрей в России. Приницпиальных отличий было два.

Практически любое российское застолье в семье Андрея, даже (и особенно) когда гостей было много и встречались люди, прежде не общавшиеся, к концу мероприятия переходило к темам скорее абстрактно-философским, чем приземлённо-бытовым. Тут тебе и споры о литературе, о смысле жизни, об истории (и не только своей семьи, а целых народов и государств) и много-много чего ещё. Если же на столе присутствовало вино или что-то покрепче, что споры и дискуссии на вышеуказанные темы только повышали планку эмоционального накала.