Юноша

Появление полнокровных полотен Владыкина было встречено как долгожданный дождь в засуху. Это было как раз вовремя. Добросовестно написанные картины пользовались большим успехом: их охотно смотрели, о них много писали в печати. Сразу стало ясным, что весь хлам, который до этого процветал на выставках, — это просто продукция малодаровитых людей. И было приятно, что революционные картины написал не бледнолицый молодой человек с коричневыми пятнами под глазами, а участник гражданской войны, здоровый парень с бурой шеей. Поэтому грубоватость и простоту Владыкина приняли как должное, как силу, вышедшую из недр страны. Тем более что манера говорить, отхаркиваться, широкий шаг — все это было не напускное, а органичное.

Между тем Владыкин, сын малосемейного, довольно богатого лесничего, окончил реальное училище и учился год в университете. В Красной Армии он, правда, был с девятнадцатого года, но в боях не участвовал. Он работал в снабженческих органах, глубоко в тылу. Однокашники его не любили. Несмотря на большой рост и видимую силу, Володю Владыкина считали трусом. В этом не раз школьники убеждались на деле. Шли ли всем классом в драку — Владыкина не было впереди… Или вот: постановили сумасброду латинисту не отвечать урока, поклялись. Кто нарушил клятву? Владимир Владыкин. Ему за это латинист поставил четыре с минусом, хотя отвечал Владыкин на двойку. Трусость и вероломство во Владыкине мальчики заметили с первых же лет совместного с ним обучения и прозвали его «Чечевичная похлебка». Выскочка. Желание угодить начальству… Когда однажды Владыкину незаслуженно — потому что учитель спрашивал не то, что было задано, — поставил кол, никто ему не сочувствовал. Огромный верзила плакал, растирая кулаками слезы.

— Господин учитель… Господин учитель, вы этого не задавали… Ей-богу…

Противно смотреть!

Фронтовые товарищи, которым приходилось сталкиваться с Владыкиным, прекрасно знали его слабые звенья и считали его далеко не первосортным коммунистом. Ему не особенно доверяли. Когда он прославился, они были неприятно удивлены. Всячески отрицали ореол боевых заслуг Владыкина, представление о которых вызывали его картины. Фронтовые товарищи, зная Владыкина как человека, не подозревали в нем таланта. Слава Владимира Владыкина им казалась непонятной, не совсем заслуженной.

Когда Нина познакомилась с Владыкиным, он произвел на нее такое же впечатление, как на Мишу, на меня, на вас. Фронтовик. Крепкий коммунист.

Нина знала за собой множество мелких изъянов и думала, что она недостаточно хорошая коммунистка. Чрезвычайно добросовестно выполняла партийные обязанности, но все время испытывала такое чувство, что она делает второстепенное, главное делают другие, а ей никогда и не поручат этого главного. Особенно робела, сталкиваясь с коммунистами-рабочими, хотя они к Нине относились хорошо. Владыкина она считала намного сильней себя: «Он гораздо органичней коммунист».

Первые года нэпа они обедали в студенческих столовках, редко бывали в театре, редко ужинали. Душное лето для Нины и Владимира отмечалось подстриженной травкой на бульваре, консервной банкой в руках мальчика-рыболова, идущего босиком к реке.

Нина любила начало весны. Капель. Прозрачный воздух. Окрепшее солнце. В городе сразу шумней, и весь день — словно утро. Еще в конце февраля Нина, придя домой из фабзавуча, где она преподавала обществоведение, оживленно говорила:

— Володечка, весна! На улице продают мимозы. Скоро тепло…

Блестели глаза. С холода сизые, бумазейные Нинины щеки дышали свежестью. В это время года хотелось хорошо одеваться. В свободные дни она толкалась по магазинам, примеряла шляпы, приценивалась к обуви, выбирала материю на платье, рассматривала модели последних фасонов, но покупать приходилось дешевенький галстучек, простенький гребень. Нина искренне огорчалась, что она худо одета, но вслух об этом никогда не говорила. Владыкин много раз предлагал: он бросит живопись, поступит на службу или опять начнет халтурить в мелких журнальчиках, рисовать диаграммы, плакаты.

— Получу много денег. Купим тебе все, что надо. В июле поедем по Волге. Хочешь? Га-а! — выкрикивал он, как обычно, резким голосом.

— Нет. Ни в коем случае! Ты должен писать, — отвечала твердо Нина.

— Хорошо, моя девочка, я буду работать. Только ты не грусти, моя девочка.

Он присаживался на кровати, нежно гладил широкой ладонью каштановые волосы Нины.

Она подбирала губы, испуганно глядела и нарочно по-детски серьезно, немного певуче говорила:

— Как не грустить! Я круглая сирота. Прошла суровую школу жизни. В люди не выбилась. Вся надежда на мужа.

Нина умела представлять забитых деревенских баб, униженных женщин, оскорбленных детей.

Владыкина все это веселило. Он громко смеялся и работал бодрей.

Слава Владыкина для Нины не были неожиданностью: Нина давно понимала, что он талантлив.

Приятели им завидовали: счастливые люди — редки, а тут живут двое молодых, сильных и любят друг друга… Оба коммунисты. Умные. Красивые. Он известный художник…