Юность

Мне снился очень мрачный сон, от которого я проснулась с тянущей пустотой в животе, липкой от пота кожей и учащённым сердцебиением. Мне снилась эта отвратительная вечеринка, но теперь всё было словно в замедленной съёмке и вязкой темноте. Левин держал меня за руку, его лицо было так близко, и всё так прекрасно, что я не заметила, как осталась одна во тьме. Музыка больше не играла, толпа исчезла – я оказалась в центре обшарпанного зала, заваленного хламом. Нужно было бежать, найти его, спасти… Но кого? Из темноты вынырнул Гера, сказал, что меня ждёт Влад и вручил мне волшебную палочку. «Здесь слишком страшно», – сказал он и тоже исчез. Палочка в руке превратилась в карандаш, заклинания не сработали, а я до сих пор не знала, что делать. Где-то вдалеке послышался смех. Я полетела на звук и обнаружила Влада, обнимающего Леру. Она смеялась, а он смотрел на неё с такой нежностью, что я словно наяву ощущала, как сдавливает грудь и становится трудно дышать. Он в упор посмотрел на меня, его улыбка начала расширяться и превратилась в тёмную дыру на пол-лица. В этот момент меня охватил страх. В голове ясно промелькнула мысль, что это сон, и нужно умереть, чтобы проснуться. Я вылезла в ближайшее окно и рухнула сквозь землю на свою постель, резко вдохнув и открыв глаза.

Я часто анализировала свои сны – через них я осознавала скрытые желания или фобии, но об этом сне мне было даже вспоминать жутко. Меня не пугала собственная смерть – с высоты я падала кучу раз, когда хотела проснуться, – меня больше не пугало искажённое лицо Влада. Ощущения безысходности всё утро преследовало меня после глухой темноты зала, в которой я оказалась совершенно одна с бесполезным карандашом в руке вместо волшебной палочки.

Часы на стене показывали пол-одиннадцатого. На кухне грохотала посуда, аромат чего-то мучного расползался по квартире, из родительской комнаты доносились крики на фоне стрельбы – папа смотрел утренний боевик. Я вылезла из кровати в таком подавленном состоянии, что еле доползла до ванной. Пустой желудок больно тянуло, от него по шее и спине расползались мурашки. Я знала это ощущение – тело предчувствовало какие-то события.

Когда я появилась на кухне, Катька впилась в меня ненавистным взглядом и тут же вышла. Мама недоумённо её окликнула, но ответа не дождалась.

– Чего это она, Насть, не знаешь? Даже блины не доела.

– Не знаю, – сипло ответила я.

– Ну тогда я доем, – мама с энтузиазмом облизала Катькину ложку, обмазанную в сгущёнке.

Мне безумно захотелось поделиться переживаниями с мамой, но вместо этого я решила поговорить с сестрой.

В Катькиной комнате царил полумрак из-за задёрнутых плотных штор. Хмурая сестра сидела на кровати и тыкалась в телефон. Я протиснулась в дверь, демонстративно постучала по створке:

– Кать, надо поговорить.

– Чё тебе? – буркнула Катька, не подняв глаз.

Я плюхнулась на компьютерное кресло напротив кровати и осторожно лягнула её по ноге. Она сделала вид, что меня в комнате нет.

– Ты реально на меня злишься? – спросила я, крутанувшись на стуле. Ответа не последовало. – Блин, ну… прости. Я разозлилась. Ты бы на моём месте тоже разозлилась, так что не надо тут. Не дуйся, я же беспокоилась о тебе. И за себя тоже.

– Не ври, ты беспокоилась только за себя, – протянула Катя, не отрываясь от телефона. Она то и дело дёргала головой, чтобы убрать падающие на глаза красные пряди.

– А почему красный? – перевела тему я.

– Что?

– Почему ты в красный покрасилась, говорю. Синий тоже смотрелся бы прикольно. Или розовый.

– Ненавижу розовый, – фыркнула Катька, но голос уже был не такой сухой. – Просто так. Красный и красный, что такого-то?

– Хз, просто спросила. Короче, ты меня прощаешь? – я опять лягнула сестру.

– Ой да иди ты, – беззлобно сказала Катька, пнув меня в ответ. – Ты вообще представь, как ты стоишь со своим Владом, обнимаешься, а тут подбегает папа, орёт на тебя, орёт на Влада и тащит домой. Сколько бы ты с ним не разговаривала? Месяц?

– О, ну он бы явно не стал просить прощения, в отличие от меня, – усмехнулась я. – Ты чё меня с папой-то сравниваешь? Мне вообще пофиг, с кем ты там и что делаешь, главное, чтобы никто не спалился.

Катя скорчила типичное «мамское» лицо в поднятыми бровями, отчего стала ещё больше похоже на маму.

– Ну вот, ты уже не злишься. А теперь рассказывай про свою Кэт. Или как ты её там зовёшь? Ксюня, Ксюха?  – хохотнула я, а Катька показала мне фак.

– Ей не нравится имя Ксюша, А вот Катя – да.

– Ой, а Катя прямо такое оригинальное и красивое имя! Колись, давай.

– Мы встречаемся, – буркнула сестра, потерев нос, – около месяца уже. Она классная.

– Она педофил.

– А тебе прямо в пятнадцать нравились ровесники, да?

– Резонно. Вот только я не встречалась со взрослыми парнями.

– Это потому, что ты им не нравилась. И вообще, ты была страшная, – хмыкнула Катька, на её губах расползлась игривая улыбка.

– Пиздец ты меня любишь! – я тоже улыбнулась. – Так чё там с Кэт-то?