Юность

Лестно им письмецо с подарком от «Небесного воина» получить, из кожи потом выворачиваются, штобы какие-никакие совместные дела с «дорогим другом» вести. Не сразу и не быстро, но такая себе сеть торговая выстраивается, шо дядя Фима нервно обмахивается пачкой шекелей и начинает завидовать! Всё на всё меняется и продаётся.

Москва с Одессой и Туретчина, оно не так ярко, но тоже — фундамент. Так мыслю, што если сейчас не поленюсь с писульками, то потом смогу при нужде какой обратится. Не факт, што ответ будет да и с улыбкой, но шанс на это сильно повышается.

Здесь и сейчас обо мне пишут, и вот ей-ей, не верю, што хоть кто-то из адресатов не удержится, хвастаясь! Кто как бы невзначай, а кто и всех соседей обойдёт. Кому — славы чужой кусочек урвать, а босякам с Пересыпи, Молдаванки или Трубных проулков — ещё и статус!

Ну и в обратную… благие пожелания в основном, денег мало кто просит, хотя и так бывает. Даю, чего уж… я всех знаю, кому пишу, чай не на пропой. Кому долги за доктора заплатить, кому за учёбу детям — всё такое, всерьёз, без игрушечек. Не самые большие для меня деньги, даже и неудобно бывает иногда.

А бывает, што и выспрашивают, как там в Африке, да можно ли здесь пристроиться. Што ж нельзя-то? Человеку с руками, да с головой, здесь раздолье!

Хоть даже и вдовица немолодая с полудюжиной ребятишек, а примут ещё пуще, чем мастеровитого мужика! Баб здесь, окромя чорных, до того мало, што на цветных женятся, и за счастье то считают!

А тут румяная да дебелая, русоволосая и светлоглазая… ух! И свободная, а?! Местные, пусть даже и сто раз не русские, сразу глаза с поволокой делают, да компас в штанах на ближайшую церкву указывает, с жениховством то.

Бурские бабы, они так-то красивые, хотя подчас очень уж здоровы. Но мало их, и всё промеж своих разбираются. А остальные, которые из гриква да бастеров, они вроде как ничего себе бывают, но не каждому по нраву с такой чернявой в постели ерохаться. Детишек клепать, так тем более.

Всех зову! Чем больше тут своих да наших, тем легче хоть им, хоть мне. Они не на пустое место едут, да и мне при случае будет на кого опереться. Не знаю пока толком, для чего, но пишу, отвечаю, устраиваю приезжающих…

— … Егор… Егорка!

— А?!

— Заснул, што ли? Гля, я тут письма написал, фотографии подписал, давай с подарками помоги.

— Да бери любой! — махнул я рукой на ящики, в коих едва ли не навалом свалена африканская экзотика — от шахмат с местными особенностями, до колдунских масок и оружия. Я как начал собирать — для подарков, да для торговлишки, так и потащили! Вроде как расположение выказывают, даже и неудобственно иногда бывает.

— Да понятно всё, — отмахнулся брат, — голова просто не работает, кому какой лучше!

— А… ну давай.

— Пашка Храмцов с пересыпи, — зачитал Санька адрес.

— Это тот, который рожи всё время? Маску! В том ящике поройся, там они самые страховидлые! Ему приятно, што вспомнили, а дружки и соседи посмеются заодно, тоже память!

— Ага… — он быстро нашё искомое, а я понял, што на севодня с писаниной — всё! Надоело. Помог брату выбрать подарки, да сели играть в карты, поглядывая на часы. Чиж постоянно почти проигрывал, а когда нет, то только по моему снисхождению, штоб только не злился.

— Всё, — защёлкнув крышку «Брегета», подымаюсь с бревна, — время!

Без всякой дурашливости переодеваемся в парадное, и посадив задницы на велосипеды, едем к ангару. Техники уже здесь, выкатывают «Рароги[14]», начиная подготовку к полётам. Волнуются как бы не больше пилотов, работающих с ними бок о бок.

Проверка двигателей на холостом ходу, уровень горючего, масла… Снова и снова — деревянные и тканевые части бипланов, ощупывая и осматривая каждый дюйм.

Не впусте такой регламент родился, не от великой моей дури и даже не от осторожности. Ловили уже, ети их мать! То шпионы, то просто любопытные разной степени подозрительности. И дураков хватает, не без этого: пару раз уже на память что-нибудь отковыривали — благо, вовремя заметили. Сувенирчики, а!?

Бомбы загружали осторожно, едва дыша. Вроде как и нет опасности случайно детонации, но… бережённого Бог бережёт!

Наконец прибыл запыхавшийся Жан-Жак, задыхающийся скорее от волнения, чем от тяжести фотоаппарата, и Владимир Алексеевич с раздувающимися от возбуждения усами.

— Эк… — крякнул опекун досадливо, — не застал подготовку… Ну да ладно!

Чуть погодя подоспело бурское командование — все, кто только был в настоящее время на границе Капской колонии, готовя наступление. Разом стало многолюдно и почему-то тревожно, будто только сейчас понял, што это — по-настоящему!

Выстроившись в ряд у бипланов, сфотографировались всем отрядом, не делясь на пилотов, механиков и охрану. Потом ещё, ещё…

— Ну… — вглядываясь в лица, иду вдоль строя. Чиж, Военгский, Ивашкевич, Кучера, Шульц, Тома, Морель — из старичков. Стоят, развернув уверенно плечи, глаза жосткие, стальные независимо от цвета.

Корнелиус Борст, Ван Эйке — эти нервничают немного, дышат будто через силу, но… вытянут. Перевожу взгляд на опекуна и Жан-Жака — не передумали? Нет, только подтянулись разом… Што ж…

— По машинам!