Юность

– Да какая разница, их и так… – кошусь с ненавистью на два саквояжа, битом набитые письмами, и ведь мне на них отвечать! Надо! Хоть несколько строчек, хоть формально, но отписаться необходимо, дабы не обижать людей. Мне сейчас общественное мнение – ну позарез! Да и есть пусть и небольшой, но всё ж таки шанс… шансик, што попадётся среди этой навозной кучи одна-две жемчужины.

Значительная часть писем – хлам откровенный, с мёртворожденными прожектами летательных или иных аппаратов и требованием денег. Затем, по убывающей, предложения делового сотрудничества в иных сферах, предложения руки и сердца, и то и просто… этого самого. Часто с откровенной фотографией, их Санька коллекционирует.

В Одессе мы обошлись малой кровью. Народ там не то штобы понимающий, но к пирсу толпище не протолкаться, а чуть погодя по городу рассеялась вся наша рота «отпускников», отвлекая на себя значительную часть внимания. Ну и так… за-ради дела пришлось общаться с персонами весьма значительными, а они толпеней вокруг себя не любят.

Пришлось несколько раз выступить с балкона гостиницы всем и каждому, речь у Миразли сказать, и на этом всё. До сих не понимаю, как мы так легко отделались.

Попросил через народ и газеты не приставать к Владимиру Алексеевичу, но…

… так себе помогло. Вот откуда в женщинах эта убеждённость, што именно она – сможет вылечить душевные раны?! Со дня гибели Марии Ивановны всево ничево прошло, а эти…

Не так, што бы сильно много их, но с этаким… надрывом каждый раз. Письма с обещанием «разделить горе» и «воспитать сироту» прямо-таки валом, но письма-то ладно, некоторые и так… представления закатывают.

Дядя Гиляй чуть по новой не запил, когда в Брянске очередная дура бальзаковского возраста бросилась к нему, предлагая «скорбеть вместе» и… Не помню, как там точно, но то ли «Они каждый год будут вместе ездить на могилку его покойной супруги…» Такое што-то.

По хорошему-то, ей бы в мордень, да вожжами! Ну или просто вожжами, без мордени, это кому как.

Отошёл опекун, но с речами и прочим – зась! Намертво отказывается. Так только, помаячить за нашими спинами. Мы теперь втроём спички тянем, кому на следующей станции выступать, а так-то они с Костой сидят в своём купе и планы планируют.

А я, значица, тоже… планирую, как буду из тюрьмы и Сибири их вытаскивать. Тоска-а…

* * *

– Ма-асква… – протянул Санька с тоской, ёжась заранее. Передёрнув плечами, он встал у зеркала, и начал отрабатывать позы и улыбки.

– Н-да… – поглядев на такое, я вышел и постучался к опекуну.

– Войдите!

Мрачный, но хвала небесам – трезвый дядя Гиляй, даже и не думал готовиться, и только мрачно глядел в окно.

– Ты это… может сам? – спросил он с тоской, даже не поворачиваясь.

– Начну, – киваю, подавив вздох. Чего уж там, ожидал, – только всё равно придётся, хоть чутка!

Только щека дёрнулась…

– Я набросал, – сую им листки, – там немного! Обоим по чуть, ладно?

– Ладно, – согласился грек за обоих. Выйдя из купе, я прислонился к двери и услыхал ненароком:

– … его и так Фима со старшинством знатную свинью подложил…

Не желая подслушивать, вернулся к себе, и тоже – перед зеркалом, да речь тезисно заучивать.

Не подкладывал мне Бляйшман ничего, а предложил! А я согласился. Формально я старший в нашей компании по званию и должности, и значица, всё в порядке. Однако же дядя Гиляй – старше не только по возрасту, но ещё и опекун… закавыка, а?!

Камушек в фундамент моей эмансипации, и не только в России, но и в мире. Ну и целая куча и кучища побочных для меня эффектов – начиная от прецедента для многих интересных дел, заканчивая сложной политической игрой, которую затеяли Бляйшман с Пономарёнком.

Собственно, из-за Мишки и согласился, ему этот прецедент куда как важен, и даже не ради собственной эмансипации, так ситуация много сложней и интересней. До меня только брызги долетают о тово, што они там затеяли, и даже этих брызог… ух!

В дверь поскреблись, и почти тут же просунулся проводник, с лицом одухотворённым и усталым, но кажется – вполне себе довольным. Поимел, значица, копеечку малую на букетиках.

– Вашество… – изобразил он нечто среднее между поклоном и кивком, – с минуты на минуту-с подъедем. Так меня загодя упредили, што вас встречают, подготовиться бы…

Вокзал оцеплен полицией и…

… казаками.

– Пф… – шумно выдохнул Санька, привалившись рядом, – вот и думай – то ли среди чинуш наших сплошь недоумки…

– … то ли провокация, – подхватил я, – Ладно. Действительно, в таком разе только мне и начинать.

– … Р-раа! Ра-а! – волнами накатывает нас и в человеческом этом многоголосье не разобрать ну ничего не возможно! Только глаза выпученные, да в глазах этих восторг чистейший, да рты раззявленные.

Мурашки по коже, и вот ей-ей, не от радости! Идём, шляпами машем… и волнами в ответ:

– Р-раа!

С трудом немалым вышли за пределы вокзала через коридор оцепления, а там уже, на площади привокзальной, трибуну для нас соорудили.

Всходили туда, как на эшафот, и…

… как в прорубь! Руку поднял вверх и жду. Тишина…