Юность

Сев, папа отхлебнул вина, и взгляд у него сделался пустым, словно у животного.

Он склонился вперед.

— Я, Карл Уве, не всегда был тебе хорошим отцом. Ты так считаешь, я знаю.

— Нет, не считаю.

— Сейчас давай без глупостей. Хватит нам притворяться. По-твоему, я не всегда был тебе хорошим отцом. И тут ты прав. Я кучу ошибок совершил. Но знай — я всегда очень старался. Я старался!

Я опустил глаза. В последних его словах звучала мольба.

— Когда ты родился, Карл Уве, нога у тебя была вывернута в другую сторону. Ты об этом знаешь?

— Кажется, да, — ответил я.

— Я бросился в больницу. И увидел — увидел, что нога у тебя вывернута! И тебе наложили гипс, представляешь, ты был такой маленький и лежал с загипсованной ногой. А когда гипс сняли, я делал тебе массаж. Много раз в день, несколько месяцев. Так надо было, чтобы ты научился ходить. Я делал тебе массаж, Карл Уве. Мы тогда в Осло жили.

По щекам у него потекли слезы. Я глянул на Унни. Она смотрела на отца, сжимая ему руку.

— У нас тогда и денег не было, — продолжал он, — мы ходили в лес ягоды собирать, а я еще рыбу ловил, помнишь? Это все, чтобы хоть как-то выжить. Когда вспоминаешь о том, что было, об этом тоже помни. Я старался, ты не думай.

— Я ничего и не думаю, — успокоил его я, — всякое бывало, но это все ерунда.

Он поднял голову.

— Нет! — возразил он. — Не скажи!

Папа посмотрел на зажатую между пальцев сигарету, взял со стола спичку и, прикурив, снова сел.

— Но зато сейчас нам тут уютно, — сказал он.

— Да, — согласился я. — И ужин шикарный.

— У Унни тоже сын есть, — сказал папа. — Почти твой ровесник.

— Давай не сейчас, — попросила Унни. — Сейчас Карл Уве у нас в гостях.

— Но Карлу Уве же интересно будет, — возразил папа. — Они же, считай, почти братья. Правда же? Согласен, Карл Уве?

Я кивнул.

— Он отличный парень. Я на прошлой неделе с ним познакомился, — сказал он.

По возможности незаметно я подлил себе вина.

В столовой зазвонил телефон. Папа поднялся и пошел ответить.

— Ох ты! — воскликнул он, едва не потеряв равновесие. А потом, уже повернувшись к телефону, проговорил: — Да бегу, бегу!

Он снял трубку.

— А, Арне, привет! — сказал он.

Говорил он громко, если прислушаться, я бы каждое слово услышал, но слушать мне не хотелось.

— Ему в последнее время тяжко пришлось, — тихо сказала Унни. — Вот и нужна разрядка.

— Ясное дело, — кивнул я.

— Жаль, что у Ингве не получилось прийти, — сказала она.

Ингве?

— Ему надо было в Берген возвращаться, — объяснил я.

— Ну, дорогой мой, ты же понимаешь! — втолковывал что-то папа.

— Арне — это кто? — поинтересовался я.

— Один мой родственник, — ответила она. — Мы с ними летом встречались. Они ужасно милые. Ты тоже наверняка с ними познакомишься.

— Да, — ответил я.

Вернувшись, папа обнаружил, что бутылка почти опустела.

— Давайте-ка коньячку выпьем? — предложил он. — Для пищеварения?

— Ты же не пьешь коньяк? — Унни посмотрела на меня.

— Нет, мальчику крепкое нельзя, — сказал папа.

— Вообще-то я его уже пил, — ответил я. — Летом. В спортивном лагере.

Папа пристально посмотрел на меня.

— А мама в курсе? — спросил он.

— Мама? — переспросила Унни.

— Рюмку можно, но не больше, — проговорил папа, не сводя глаз с Унни. — Ладно?

— Ладно, — согласился я.

Он принес коньяк и рюмки, налил и опустился на низкий белый диван у окна. Окно выходило на дорогу, и сумерки дымкой окутывали белые дома на противоположной стороне.

Обняв отца, Унни положила ладонь ему на грудь. Папа заулыбался.

— Видишь, Карл Уве, как мне хорошо живется? — спросил он.

— Да. — Спиртное попало на язык, и по спине побежали мурашки. Даже плечи задрожали.

— Но у нее и характер есть, имей в виду, — сказал папа, — правда ведь?

— Конечно, — улыбнулась Унни.

— Однажды будильник о стенку расколотила, — добавил он.

— Злость лучше сразу выплеснуть, — сказала Унни.

— Не то что твоя мама, — продолжал он.

— Тебе обязательно про нее все время говорить? — спросила Унни.

— Нет-нет, — быстро проговорил папа, — не заводись. Но мы с ней вон — его родили, — он кивнул на меня. — Это мой сын, мы с ним тоже имеем право поболтать.

— Ладно, — сказала Унни, — болтайте. Я пойду спать.

Она вскочила.

— Но Унни… — начал папа.

Она скрылась в другой комнате. Он встал и медленно, не взглянув на меня, пошел следом.

Я слышал, как они переговариваются, тихо и сердито. Допил коньяк, налил еще и вернул бутылку на прежнее место.

Ой.

Папа закричал.

И тотчас же вернулся.

— Когда, ты говоришь, последний автобус уходит? — спросил он.

— В десять минут двенадцатого.

— Это уже скоро, — сказал он. — Наверное, тебе пора, а то опоздаешь.

— Ладно. — Я встал и, чтобы не покачнуться, расставил ноги. — Спасибо, — улыбнулся я.

— Друг дружку не теряем, — сказал он. — Пускай даже мы вместе больше и не живем, для нас с тобой ничего не изменится. Это важно.

— Да, — сказал я.

— Ясно тебе?

— Да. Главное — не потерять друг друга, — сказал я.

— Ты же надо мной не издеваешься? — сказал он.

— Нет-нет, — заверил его я. — Сейчас, когда вы развелись, это правда важно.

— Да. Я позвоню. А ты, как будешь в городе, забегай. Хорошо?

— Да.