Юность Бабы-Яги

На что Лена саркастически замечала, что вино может и перебродить, и тогда Генрих плюнет и бросит, причем обеих, лишив их таким образом даже традиционных ежевечерних ужинов в ресторане. Вета говорила, что рестораны продолжаются лишь потому, что немец за ней ухаживает, а как только она его уважит в постели, он тут же ухаживать перестанет. То есть ухаживание и уваживание находятся здесь в обратно пропорциональной зависимости.

– Вот приедет Гамлет, там разберемся, – говорила она, когда прошло уже больше недели. Но все больше беспокоилась: почему он так долго не едет, почему от него нет никаких известий, почему он не разыскал их по телефону, скажем, через того же Генриха.

В ней росла тревога не столько от своей неустроенности в чужой стране, неопределенности положения, сколько от все крепнущего предчувствия какой-то надвигающейся беды. Что-то тут не так, что-то случилось, – была уверена Вета к концу второй недели и решила позвонить в Москву сама.

Ну что тут сказать… Чьи-то предчувствия могут быть и обманчивы, могут быть вызваны чем угодно, природной мнительностью, например, или даже состоянием здоровья предчувствующего, и потому никогда не сбываются. Все это так, но только не в том случае, когда предчувствия посещают не абы кого, а наследственную ведьму.

Гамлет был убит 10 дней назад, буквально на второй день после их отлета. Его застрелил мотоциклист при выходе из любимого Гамлетом ресторана «Арагви». Наглость киллера была беспримерной: напротив мэрии, рванув от стоянки возле памятника Юрию Долгорукому, на скорости расстреляв из короткоствольного автомата Гамлета и двоих телохранителей, которые не успели даже протянуть руки за своим оружием, пронестись вниз по Столешникову переулку, проезд по которому запрещен, и оказаться все равно непойманным, несмотря на обилие милиции в этом районе, на план «Перехват» и прочие розыскные мероприятия, – тут надо быть либо большим везунчиком, либо суперпрофессионалом. Скорее всего второе.

Киллер промчался по пешеходной зоне, никого не задев, бросил мотоцикл, зашел (даже не забежал, а зашел) в дверь какого-то кафе, работников которого допрашивают по сей день, и вышел уже на Петровке без шлема и в другой одежде, сел в поджидавшую его машину, как предполагают оперативники, и был таков. Оперативники только и могли, что предполагать, потому что ни номера машины, ни марки ее так никто и не увидел. В новостях тоже, как всегда, об этом сказали, что, мол, крупный бизнесмен, связанный с криминальными кругами; что, мол, убийство носит скорее всего заказной характер, – словом, все, как всегда. И, как всегда, заказчика не найдут, да и не в этом дело: Гамлет крутил такие дела, что наверняка было на свете немало людей, которым хотелось бы от него избавиться. Как говорят в их кругах: гасить его надо было. Вот и погасили. Он жил в зоне риска, но в конце-то концов он же сам выбрал этот путь. Мог бы давно отойти от дел, денег хватило бы на роскошную жизнь нескольким поколениям его потомков, вышел бы из зоны риска, и его жизнь была бы спасена. Гангстерские войны в бывшем СССР погубили его, но ведь есть люди, которым как раз они-то и нравятся: вся эта бандитская игра, риск, адреналин, с ним связанный, а потом и упоение победой – они только так чувствуют себя мужчинами и живут полноценной жизнью. Гамлет был пиратом по призванию, причем пиратом романтическим. Надо же было так презирать опасность, чтобы изо дня в день обедать в одном и том же ресторане, в одно и то же время. А что он не мучился и скончался мгновенно от попадания одной из пуль в голову – Вету утешало мало.

Надо было начинать новую жизнь, по-настоящему новую, без всякой поддержки в другой стране. После этого нелегкого разговора с Гамлетовым другом, живущим сейчас в его московской квартире, Вета повесила трубку уличного автомата, из которой услышала страшную новость, и на негнущихся ногах побрела в свою бельгийскую коммуналку. Она не плакала. Ей стало страшно и одиноко. Ей было жалко Гамлета, ведь он столько сделал для нее, но что делать – эта страница жизни перевернута и следует начинать новую. А воли к жизни, так же как и умения приспособиться к любым условиям, Вете было не занимать.