Юность Бабы-Яги

– Ну, без «бы»… Погладил бы, поцеловал бы… А просто – «погладил, поцеловал»… и далее – со всеми остановками. – Вета выжидательно, с полуулыбкой глядела на Сашу, и в глазах ее мерцал «вечный зов», влекущий слабохарактерных мужчин в неумолимую бездну внебрачных связей. А мужчин неженатых, но с гипертрофированным воображением (например, некоторых поэтов) – в гибельный водоворот связей случайных, которые, как они всякий раз надеются, могут оказаться совсем не случайными, и, может быть даже – Судьбой.

– Просто… поцеловал? – переспросил Саша растерянно, понимая, что и в искренности она его обошла. Он был честным, а она – еще честнее, он шел ей навстречу, что называется, с открытой душой, но она – просто-таки с душой распахнутой. Он казался в этот момент себе наивным ребенком по сравнению с Ветой. И так же ребячески, так что Вете стало даже чуточку смешно, спросил:

– А можно?

– Нужно, – серьезно ответила Вета и опять так, будто снимала с себя последнюю деталь одежды. – Зачем же отказывать себе в таких естественных порывах. Давайте. Немедленно гладьте и немедленно целуйте. Только делайте это именно так, как говорили. А говорили вы хорошо… Ну, смелее… – Вета сама сняла его руку со своей и поднесла к своей щеке. – Гладьте, – повторила она и закрыла глаза. Учеба началась.

И Саша поцеловал ее, сначала едва прикасаясь, как и обещал, потом все теплее и горячее. В первые же 20 секунд он убедился в том, что Вета не врала, признаваясь в своей неопытности; в следующие 20 секунд он удивился тому, как она быстро учится; в оставшиеся 20 секунд он подумал, что теперь ему надо учиться у нее; а когда их губы наконец разъединились, а руки продолжали обнимать, и они замерли оцепенело и только тяжело дыша, – Саша вдруг осознал и даже испугался немного, что его «любовь с первого взгляда» – не простое приключение на знойном юге, что эти губы он не скоро забудет. «Будет лентой пулеметною красоваться поцелуй» – как предупреждал об опасности другой песенный шлягер. Но… как уже было сказано выше – падать в бездну – излюбленная забава некоторых Поэтов; и страх, что все теперь будет не просто, их никогда не останавливает.

Говорить после такого соединения губ, рук и сердец – было бы совершенно невозможно. Любое слово сейчас было бы фальшивым или, по крайней мере, было бы ниже и хуже только что происшедшего. Оставалось одно: целоваться дальше, но уже не как учителю-сексологу с ученицей, а как равноправным партнерам. Остальные двое им не мешали. Саша посмотрел в их сторону и увидел, что они заняты тем же. Вета тоже посмотрела и негромко засмеялась.

– Ты что? – спросил Саша. Теперь уже обращение «вы» было бы совсем неуместным.

– Да так, – сказала Вета, – я подумала: не слишком ли быстро мы все набрали обороты?…

– И что ты себе ответила?

– Мне все равно, – подумав, сказала Вета, – потому что было хорошо.

Стало совсем темно, что было только на руку двум парам, которые на скамейке упоенно предавались скромным радостям безопасного секса, не заходя пока за красную черту, за которой уже совсем серьезно. К тому же минут пять назад фонарь, стоявший рядом со скамейкой, очень кстати лопнул. Темнота скрывала все возрастающую дерзость Сашиных рук и полуобнаженную грудь Виолетты, которую он целовал, все более возбуждаясь от отсутствия возражений с ее стороны. Ее тоже возбуждало все больше и больше все то, что они с Сашей делали. Его рука, гладившая ее в тех местах, к которым до сих пор никто не прикасался, заводила ее еще больше. Вета с удивлением поняла, что, слегка раздвинув ноги, до этого сомкнутые напряженно, она испытывает непривычные, но приятные ощущения и позволяет его руке двигаться все дальше. Но дальше было нельзя, и Вета мягко убирала Сашину руку, а потом, словно компенсируя этот безмолвный отказ, начинала его целовать, шепча: «Саша, пожалуйста, ну, не надо, ну, пожалуйста». Но через минуту Сашина рука вновь возвращалась туда же, и все начиналось по новой.

«Я сейчас или лопну, – думал Саша, – или произойдет семяизвержение». А Виолетта думала: «Ни за что! Я буду принадлежать тут в Севастополе только Сeмкину!» А потом думала: «Может и хорошо, что и Сeмкин меня возьмет уже чего-то умеющей, хотя бы – целоваться. Саша добрый и хороший, он научит и поймет. Я ему потом все расскажу. А основному, главному, пусть научит Сeмкин». Хотя и было слишком наивно думать, что ее Сeмкин – этакая «Камасутра» для русской территории, и он знает нечто такое, что могло бы озадачить и Индию, и Францию, и что с ним она испытает такие пароксизмы страсти, которые сделают ее стопроцентной женщиной. Неизвестно еще, каков Сeмкин мужчина. «А может, он вообще голубой?» – вдруг посетило Виолетту страшное предположение. А Саша – вот он, живой, теплый, нежный, неглупый, добрый… но сразу нельзя, нет. Нет, сразу – ни в коем случае! И потом, с Сeмкиным надо хотя бы попытаться, и уж если не получится, тогда ладно, тогда с Сашей.