Юность Бабы-Яги

Все двери запирались в этом режимном стационаре. Пациенты выпускались наружу только по спецразрешению. Но Саша сюда лег, так сказать, по дружбе и существовал там отдельно от общей когорты алкоголиков и наркоманов. А в то время в блоке интенсивной терапии помещались все скопом: и алкоголики, и наркоманы, и мужчины, и женщины, только женщины были в одном крыле коридора, а мужчины – в другом. Но курили все в одном для всех туалете, в крохотном помещеньице перед кабинками. Отдельные туалеты были только для медперсонала. В этом тесном предунитазнике (если есть предбанник, почему не быть предунитазнику?) даже делали чифир, не только курили. По некоторым рассказам знающих людей точно так же, или, во всяком случае, очень похоже – было в тюрьме. Пачка чаю, не меньше, в жестяную кружку или в банку, туда оголенный провод с зачищенными концами, другой конец – в розетку, и вода вскипала мгновенно. «Мгновенно» было необходимо, так как врачи варить чифир запрещали, хотя, конечно, знали, что это происходит ежедневно. Когда продукт готов, кружка передается из одних татуированных рук в другие, с другим рисунком. Рук совсем без татуировок – подавляющее меньшинство. Все участники чайной церемонии сидят почему-то на корточках.

Так вот, поскольку Саше выходить даже на улицу разрешили сразу, и его верхняя одежда была прямо в палате, то он первым делом воспользовался своей льготой, отправился на рынок, который был буквально в двух шагах от больницы, и купил там себе шариковую ручку и ученическую тетрадь. А еще купил несколько пачек индийского чаю татуированным людям, отчего сразу стал для них, если и не своим окончательно, то по крайней мере – не чужим, а потому – без напряжения допускался в узкий круг чифирщиков. В тот же день Саша стал все записывать.

И теперь, 1-го января, спустя много-много лет Саша вспомнил об этой ученической тетрадке. Она, незаслуженно позабытая, валялась где-то дома. Материала для газеты он, конечно, никакого тогда не сделал, а тетрадку засунул куда-то и забыл о ней. «Где же она, куда я ее дел? – спрашивал себя Саша в такси по дороге домой. – Там же такие россыпи! Драгоценности сплошные для любого пишущего человека! Куда же я мог засунуть такой клад? Урод, упырь, кретин!» Саша ругал себя последними словами. Именно тем поздним вечером, 1-го января, Саше казалось невероятно важным эту тетрадку разыскать. Почему вот только теперь? – Он и сам не знал. Мог только предположить, что каким-то непостижимым образом тетрадка из наркологической больницы и вчерашнее впечатление в другой, но довольно близкой по профилю больнице, – должны совпасть, срастись, сложиться в нечто общее и крайне важное. Только интуиция командовала Сашей в тот вечер 1-го января. Он приехал домой и, не раздеваясь, принялся искать тетрадку. Он нашел. И так же не раздеваясь, стал читать. Прочтем и мы его записи под общим названием -

Дневник Саши Велихова..

Картинки, портреты. Будет беспорядочно, бегло, но это неважно, потом, когда надо будет сдавать материал, – доработаю. Часть – наблюдения, часть – новый приятель, начальник отделения рассказал.

Итак, Жора. Жора, которого все тут прозвали Хлястик. Ему кликуха нравится. Он говорит, что на зоне у него была кликуха «шабер», то есть, напильник. Может, оттого, что зануда? Все время косит под блатного. Не в смысле «по блату», а в уголовном смысле, хотя попал сюда, как и я, именно по блату. Его отец – какая-то крупная номенклатурная шишка, и Жора делает вид, что его ненавидит. Что отец – отдельно, а он не имеет к нему никакого отношения. Когда заходит речь об отце, Жора сплевывает и называет его «мерин мохнорылый». Или так: «Мой отец, которому уже давно место на виселице».

Жора – рыхлый малый с кожей, отливающей синевой, с подростковыми прыщами на лице и черными усиками старорежимного цирюльника. Он изо всех сил старается подчеркнуть свою принадлежность к уголовному миру, пересыпая свою речь словами, которые он, кажется, старательно заучил. Те, кто по-настоящему имеют уголовное прошлое, те, кто варят чифир в туалете и носят на руках и на теле соответствующие знаки отличия, – Жору презирают и гонят от себя. Все попытки Жоры примкнуть к их миру были ими пресечены сразу. Жора был разоблачен моментально и унизительно, несколькими простыми вопросами: где срок мотал, по какой статье и кто там был кумом? Жора с позором был выгнан из «чайной комнаты». Это мне рассказал один из татуированных. Жора с тех пор отыгрывается на рядовых пациентах, продолжающих хоть немного верить, что он – отпетый бандит.