Юность Барона. [3 книги]

Только теперь начиная что-то такое соображать, Юрка посмотрел на откашливающегося на снегу Дулю, а затем снова уставился на Гейку. Глядя в глаза, спросил, уже понимая, что его самые нехорошие догадки верны:

— А вы… вы откуда знаете? Про серьги?

— Некогда мне щас с тобой базланить, Юрец. Коли есть охота, приходи на днях на Сенную, — Гейка схватил подельника за воротник, рывком поставил на ноги. — Ну чё, баклан, очухался? Пошкандыбали до хаты…

* * *

Поздним вечером, когда Олька уже спала, тесно прижавшись к бабушке, Юрка, наконец, решился:

— Ба! Не спишь?

— Нет. Так умаялась за сегодня, а сон не идет.

— Ты это… Если снова захочешь серьги мамины на еду поменять, ты сперва мне скажи. Сама не вздумай больше на Сенную ходить, ладно?

— А ты откуда про серьги узнал? — немало опешила Ядвига Станиславовна.

— Узнал и узнал. Неважно.

Какое-то время бабушка молчала, а затем с видимым усилием приподнялась, кряхтя спустила с кровати ноги, обмотанные для тепла старыми платками.

— Помоги мне встать.

— Ты чего это? Зачем?

— Тише, Ольгу разбудишь. Просто дай мне руку. Вот так. А теперь идем в гостиную. Только не торопись.

Медленно, шажок за шажком, в кромешной тьме они перебрались в другую комнату и, по настоянию бабушки, подошли к стене, на которой сиротливо продолжала висеть мамина акварель с морским пейзажем. Некогда стоявший под ней гостевой диванчик был сожжен еще в начале декабря.

— Давно надо было тебе все рассказать. А уж теперь и подавно.

— Чего подавно?

— Недолго мне осталось, Юрочка.

— Э-э! Ты это брось! Я ж говорю: завтра начну работать у Федора Михайловича, и скоро хлеба у нас будет — куча. Ну, может, не куча, конечно. Но все равно.

— Ты адрес Самариных помнишь?

— Который новый? В Расстанном переулке, у Волкова кладбища? Помню.

— Дай мне слово, что, когда я… умру, вы с Ольгой переберетесь к ним.

— Это еще зачем? — набычился Юрка. — И вообще, перестань ты раньше времени себя…

— А затем, что, если ты действительно будешь ходить на работу, я не хочу, чтобы девочка оставалась одна-одинешенька здесь, в пустой квартире. А там и Люся за ней присмотрит. И на пару с Лёлей всяко повеселее будет. Ты услышал меня?

— Да.

— Дай мне слово, что именно так ты и поступишь.

— Я… я подумаю.

— Без всяких "подумаю"! Я жду!

— Хорошо. Даю. Слово, — нехотя выдавил из себя Юрка.

— Спасибо, — бабушка погладила его по голове. — Кормилец ты наш. А теперь дотянись до картины и сними ее.

— Зачем?

— Делай, что тебе говорят.

Юрка встал на цыпочки и осторожно снял с крюка картину.

— И чего?

— А теперь поводи ладошкой по стене в том месте, где она висела. Только сними варежку, так не нащупаешь.

— Чего не нащупаю?

— Там должен быть небольшой выступ. Такой, знаешь, словно бы камушек из стены торчит.

Если честно, в этот момент у Юрки зародились неприятные подозрения, что на почве голода и изможденности бабушка слегка повредилась рассудком. Тем не менее он продолжил покорно гладить стену.

— Нашел?

— Нет. Хотя, погоди. Во, вроде бы действительно что-то такое.

— Нажми на него. Сильнее.

Юрка что есть силы надавил на нащупанный камушек и…

Рука его, следом за небольшим квадратным кусочком стены, неожиданно поехала, подалась глубоко внутрь.

— ОХ! НИ ФИГА Ж СЕБЕ!

— Юрий! Сколько раз я просила, чтобы ты хотя бы в доме не употреблял дворовых выражений!..

"13 января. Вторник. Вчера вечером мы закатили настоящий пир. Правда, я хотела устроить его сегодня, чтобы отметить старый Новый год, но Олечка, увидев крупу и кисель, уж так радовалась, а потом так жалобно сверлила меня своими впалыми, с темными кругами глазищами, что я не выдержала. В конце концов, что такое один день, когда мы, по сути, вот уже полгода, собственно, и живем одним днем. И что с нами будет завтра — Бог весть.