Юность Барона. Обретения

— На самом деле у этого молодого уголовная биография вполне себе. Вот, читайте четвертую позицию.

Светка передала справку, и я с интересом пробежался глазами по тексту.

— Ого! Впервые осужден в 1944 году! Это ж сколько, получается, ему тогда было? Шестнадцать?

— А за что сел? — дежурно поинтересовался Захаров.

(Понятно, что сейчас Светка интересовала его много больше. Равно как и то, когда я, наконец, уберусь.)

— Первый раз Барону, он же Алексеев Ю. В., дали пятерик за соучастие в убийстве несовершеннолетнего Лощинина. Причем убийство было совершено еще в феврале 1942-го, в блокадном Ленинграде. Затем, уже на зоне, накинули столько же. Что характерно — снова за убийство. На этот раз солагерника.

— Ого! Шустрый какой парнишечка.

— Не то слово. В начале 1954 года вышел на полгода раньше положенного. Летом 56-го снова сел — за квартирную кражу. И получил за оную… скока-скока? Восемь?! Что-то больно круто?! Не находишь, Мыкола?

— Нахожу. Но если дали восемь, значит, не твой интересант. Этот должен еще сидеть. С двумя убийствами за плечами второй раз досрочно вряд ли освободили.

— А вот и не угадал. В 1960-м году Барон-Алексеев освободился по актировке как туберкулезник… Товарищ Светлана Георгиевна, вы позволите глянуть на последнее обвинительное заключение по сему героическому гражданину? Дико интересно, чего же он такого начудил, чтоб на банальной квартире восемь лет с полу поднять. Да и на бромпортрет «фас/профиль» любопытственно глянуть.

— Позволю. Если кто-нибудь поможет принести и подержать стремянку.

— Не вопрос. Товарищ Захаров! Обеспечьте товарища Свиридову орудием труда.

— Есть обеспечить! — с готовностью подорвался наш «аллергик».

Два разнополых лейтенанта углубились в недра архивного хранилища, а я остался в гордом одиночестве и задумался о том, что неуемное любопытство, которое и без того в последнее время частенько выходит боком, когда-нибудь обязательно меня погубит.

Вот на кой черт я трачу сейчас драгоценное время? Причем, как свое, так и чужое? Ведь персонально мне от идентификации некоего Барона, о существовании которого я и узнал-то всего несколько дней назад, все едино ни холодно ни жарко.

У меня что — есть чего ему предъявить? Кроме богатой поляны, на пару с Хрящом блатарям накрытой? Ну накрыли и накрыли. Вполне допускаю, что и не на праведные. И чего? На каждый чих все равно не наздоровкаешься. Потому, казалось бы, сиди себе, товарищ Анденко, на заднице ровно и не питюкай! Ан нет, любопытно ему стало. Задело, понимаешь, самолюбие. Как это так: Графиню он знает, а Барона нет?

Кстати, о Графине. А ведь сыскали мы с Захаровым у нее на хате притыренные вещички. Те самые, что Макар со своими хунвейбинами на Канонерском поднял. Сыскали грамотно, хотя и не вполне процессуально. За что и получили — устную благодарность от Накефирыча и письменное взыскание от комиссара 3-го ранга Демьяна, будь он неладен, Кузьмича. Ну да, в любом случае, в масть тогда наколочка от Вавилы пришлась. И то был лишний аргумент в пользу того, что к словам моего ненаглядного стукачка в части Барона прислушаться стоит…

Из пучины самоанализа на поверхность меня выдернули шаги возвращающихся разнополых лейтенантов милиции. Я обернулся, предвкушая процесс занимательного чтения, и обнаружил, что у одного из возвернувшихся в руках стремянка, а у второй — ничего.

То есть — абсолютно.

— Я не понял?..

— Очень странная история, — недоуменно и с несвойственным ей в принципе смущением взялась пояснять Свиридова. — Меня почему-то с утра не предупредили.

— Не предупредили о чем?

— Я вчера выходная была, с суток. И оказывается, именно вчера приезжал курьер из…

Здесь Светка перешла на язык мимики: выразительно закатив глаза, чуть вздернула острый подбородок с ямочкой и привстала на цыпочки.

— Из Большого дома? — считал я.

(И почти угадал.)

— Бери выше. С самой Лубянки, — уточнил Захаров. — Прикатил и под роспись забрал все архивные материалы, связанные с этим Бароном-Алексеевым.

— Эка!

(Да уж! Ничего не скажешь: удивили, так удивили!)

Лейтенант Свиридова посмотрела на меня так, словно бы подозревала в чем-то нехорошем, и строго спросила:

— И чего это он вдруг всем так срочно понадобился?

— Чего не знаю, того не знаю. Но, в любом случае, благодарю за помощь.

(Настроение в данную минуту было двойственное: с одной стороны, предмет своего любопытства я профукал, но с другой — интрига вырисовывалась будьте-нате!)

— А остальных баронов вы что, смотреть не будете?

— Нет-нет, как-нибудь в другой раз. Да, Светлана Георгиевна! Перед тем как вы на пару с инспектором Захаровым погрузитесь в уникальный, полный любовных страстей и житейских трагедий мир альфонсов, дозвольте заполучить его на минуту тет-а-тета?

— Да хоть на десять, — фыркнула Светка.

И с достоинством удалилась, предварительно напутствовав моего приятеля:

— Я буду в седьмой секции. И не забудьте стремянку, Николай Петрович.

— Не беспокойтесь, он не забудет. Я лично прослежу…