Юность Барона. Потери

– Именно. Исключительно четкая формулировка, – не учуяв подвоха, хмельно подтвердил Отвраб.

– А персонально я, – продолжил разжевывать Партраб, – этот самый щит, можно сказать, носил. Вот в этих самых руках.

– А что, сотрудникам армейской газеты тоже щиты выдавали?

– Юрий! Мне очень не нравится ваш тон. Вы это на что сейчас намекаете?

– Упаси бог. И не думаю. Намекать. Практически прямым текстом…

Барон не докончил фразы.

Нельзя, категорически неправильно в нынешнем его статусе обострять конфликт. Ибо это выходило за рамки его роли и маски, которую он носил.

Засим невольно пришлось брать себя в руки и завершать начатую мысль более мягкой, хотя все едино недвусмысленной, оконцовкой:

– Просто вы, Александр Александрович, столь навязчиво стремитесь продемонстрировать нам свое знание фронтовой жизни, что это невольно заставляет думать о… о ее недостаточном знании.

От этих слов у Партраба фигурально глаза на лоб полезли:

– Да я! Да я, между прочим, три… четыре раза на передовую выезжал! И пороху, что называется, нюхнул. С горочкой. Пока вы, молодой человек, в то же самое время…

– Мужчины! Не ссорьтесь! Так хорошо сидели – и на тебе. В конце концов, Юрочка ведь не виноват, что в войну ему было всего… Юрий, вы какого года?

– Сколь ни есть – все мои.

– Нет, я решительно не понимаю: откуда у современной советской молодежи столько цинизма? Откуда такое неуважение к боевым заслугам отцов и дедов?

– А вот я считаю, Сан Саныч, что подобный вопрос следовало также адресовать и вам! – менторски парировал Отвраб.

– Не понял?

– Значит, что-то и вы недорабатываете. По линии идеологического воспитания!

После этой фразы Барон почувствовал: «Всё, амба!» Сейчас либо сорвется с катушек, либо… сблюет. Ни того ни другого совершать не хотелось, поэтому он избрал срединный, даосский вариант, поднялся и рывком катнул дверь вбок.

– Юра, вы куда? – встревожилась Мадам.

– Пойду перекурю. Пока вы тут дорабатываете. Идеологическую линию.

Барон выскочил в коридор, с оттяжечкой катнул дверь, возвращая в исходное положение, и прошел в освещенный тусклой лампочкой тамбур.

Здесь он достал папиросы, закурил и дал наконец волю эмоциям:

– Поговорили, блин! Словно дерьма поел! Вот чуяло сердце: плацкартой надо было ехать!

Сделав несколько глубоких затяжек, Барон прижался к холодному стеклу и зло всмотрелся в ночь – на душе у него сейчас было исключительно погано. И то сказать: две старые тыловые крысы, красуясь перед бабой, битый час выставляли себя героями и чуть ли не спасителями Отечества. Тогда как он, вынужденно поддерживая легенду «годков не хватило, не успел повоевать», был обречен на панибратское снисходительное похлопывание по плечу. Дескать, пока ты под стол пешком ходил, мы за тебя кровь мешками проливали!

– У-уу… крысиное отродье!

А за окном пролетали громоздящиеся друг на друга черные, плотные, к плечу плечо, шеренги лесов. Барон провожал их взглядом и невольно погружался в воспоминания о том, как ровно двадцать лет назад, сквозь точно такие же, только утопающие в морозном снегу шеренги, пробирался он. На пару с Гейкой…

Ленинградская область, март 1942 года

После ночного снегопада наступило солнечное морозное утро.

Природа словно бы взялась отдохнуть от недавней пурги, а потому окрест стояла такая звенящая и неправдоподобная тишина, что даже не верилось, что где-то по-прежнему гремит, взрывая и корежа землю, война. Что в каком-то десятке километров отсюда друг против друга окопались в мерзлой земле две ощетинившиеся армии.

Насквозь промерзшие, заиндевевшие пацаны, перейдя неширокую, скованную льдом речушку, хватаясь за кусты и деревья, вскарабкались по обрывистому крутому склону и, тяжело дыша, осмотрелись. Впереди расстилалось белое безлюдье снежной целины, на границе которой плотной выбеленной стеной снова высился лес.

– Кажись, всё, Юрец, – выковыривая из ноздри ледяную соплю, удовлетворенно кивнул Гейка. – Считай, вырвались. Щас до того лесочка дотянем, а там можно будет и костерок упромыслить.

Юрий с облегчением сбросил на снег один на двоих вещмешок, достал из-за пазухи компас, мокрой варежкой протер запотевшее стекло и дождался статики стрелки.

– Если нам, как ты говоришь, на юго-восток загребать надо, похоже, мы того… промахнулись.

– Да убери ты свой компа́с! Тоже – юный натуралист. Я его, блин, через линию фронта перевел, а он, вместо благодарности, стрелку мне под нос тычет. Вот сперва отогреемся малёха, а там – пожуём-увидим.

– Так я ничего и не говорю. Костерок сейчас и в самом деле… Да и пожрать…

– Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионЭры, мы кушать хочем! – Гейка подхватил вещмешок и скомандовал: – Двинули, Юрец, пока на горизонте чисто. Давай-давай, таперича твоя очередь «ледоколом» мантулить.

– Э-эх, лыжи бы сейчас! – поежившись, вздохнул Юрка.

Перспектива протопать четыреста – пятьсот метров, утопая, в лучшем случае, по колено в снегу, мягко говоря, не вдохновляла.

– А аэросани, господин-товарищ-барин, не желаете?

Юрка снова вздохнул и сделал несколько первых, пристрелочных шагов…