Юность Бессоновки

Диссертация мне далась нетрудно. Я твердо знал, какой практический результат мне нужен от всех моих теоретических поисков. Материал экспериментов уже был. Вы, наверное, слышали, что оформить работу труднее подчас, чем защитить. Так оно было и для меня. Поставил перед собой цель: в день делать две странички, не меньше. Случались дни, когда просто не было минуты сесть за работу, когда в свинарнике, в цехе приходилось быть до глубокой ночи — наверстывал после.

Защита прошла хорошо.

Не скрою, меня звали на научную работу, в исследовательский институт. Не потому, что я такой нужный. Нужны мои знания, мой практический опыт. Как говорил мне один «советчик» из научного центра, на моем багаже целая лаборатория может существовать годы, а уж мне — до пенсии их хватит.

Но мне вовсе не нужно «доживать» до пенсии. И я не собираюсь отрываться от источников моих замыслов — от этого самого цеха воспроизводства свинопоголовья.

Причем мне не хотелось, чтобы вы думали, что наукой я занимаюсь «доморощенной». Нет. Исследования провожу на уровне клетки. Морфология, биохимия, органическая химия — дисциплины, с которыми имею дело, вполне «тонкие».

К чему все это я рассказал вам? Не для саморекламы. Просто, чтобы доказать простую, для меня абсолютно ясную мысль: творчество — это прежде всего расширение горизонтов самого человека, это его естественное восхождение от простого к сложному, это нормальный путь развития, не требующий «крутых поворотов». Работать надо, и творческий импульс возникнет. Нет труда — не будет и творчества.

Мы еще долго сидели в классе на Чайках (так называется место неподалеку от Бессоновки, где расположился цех воспроизводства, так зовется и сама эта ферма для молодняка).

Девочки задавали вопросы. Интересно, что вопросы эти на сей раз не касались «будущего вообще». Десятиклассницы выясняли конкретные детали конкретной человеческой судьбы, конкретного мировоззрения, мироощущения.

Походня был очень искренен, откровенен, ему верилось до конца. И это была лучшая беседа о выборе профессии, какую мне когда-либо приходилось слышать.

Если бы бессоновские учителя и руководители колхоза были склонны к излишней отчетности, в какой-либо из своих документов они с полным правом могли бы включить в графу «профориентация» и это «мероприятие». Но в том-то и дело, что такая отчетность здесь никому не нужна, а подобной беседой никого здесь не удивишь. Просто старший делится своим опытом с младшими. И это не только разговор о профессии — разговор о жизни вообще, о каких-то самых основополагающих ее принципах. Разговор, который выходил за рамки любого запланированного мероприятия. Так отец может беседовать с детьми, так старший брат делится мыслями с младшими своими братьями и сестрами.

Григорий Семенович попрощался, сел в свою машину. Она еще побуксовала на скользкой, заледеневшей улице и скрылась вдали. Походню ждали заботы: и диссертация, и собственная семья, и собственные дети.

А девочки долго в тот вечер не могли расстаться. Пищи для сердца и ума было больше чем достаточно. Обсуждали, спорили, пересматривали свои взгляды, отстаивали прежние.

Задумались. В этом возрасте так важно вовремя задуматься всерьез.

ВОСЬМОЙ ДЕНЬ

Главное — то, что в душе

Вот и пришла пора прощаться с Бессоновкой...

В ночной темноте, точнее ранним-преранним утром, зажигаются окна председательского кабинета. В семь часов уже «наряд» — ежедневная планерка, которую Горин проводит в очередь с главными специалистами, а еще раньше, в шесть, он уже, как часы, на месте. Надо спланировать день, подумать в тишине. В это же время приходят в правление те, кому надо срочно поговорить с Василием Яковлевичем по личным или рабочим делам. И так — из года в год.

Я, хоть и встала рано, в правление не пошла. С председателем попрощалась накануне. Вечером к нему нагрянули журналисты, он беседовал с корреспондентом центральной газеты, и я попросила разрешения принять участие в разговоре.

Речь шла все о том же — каковы нынче рычаги общественной активности» как сделать каждого колхозника рачительным и умным хозяином земли. Сам Горин, как всегда, сформулировал эту задачу образно и точно. Рассказав, как еще мальчишкой получил выволочку от дяди за то, что ударил кнутом лошадь, он говорил:

— Вот так бы к земле, к поросенку, к трактору, к станку в ремонтных мастерских относились — как настоящий крестьянин к лошади относился, а? Чтобы и берегли, и боль чувствовали. Понимали — свое это. Наше.

Пути к этому? Организация труда, конечно же, должна быть соответствующей пробуждающей заинтересованность. В колхозе имени Фрунзе много лет назад появились первые хозрасчетные звенья. И уже много лет труженики соотносят свой труд, конечный его результат и заработную плату. Рачительность — это прекрасно. Но ее одной мало, чтобы сказать: вот человек, который нынче на земле нужен.

Горин приводит факты: заработает иной передовик тридцать — сорок тысяч, положит на книжку — и спадает трудовой пыл.