Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»

– Воля императрицы.

Вздыхая и огорченно качая головой, камер-лакей успокоился и внимательно выслушал план, по которому решила действовать Чоглокова. Пришлось Брессану побегать по Ораниенбауму в поисках достойной кандидатуры-метрессы для наследника. Нашел. Молодую, хорошенькую вдову художника, из бедных, не обремененных лишними моральными принципами, но с чисто лавочной хваткой. Вдовушка долго упиралась, притворившись тупой, не поддавалась на уговоры послужить великому делу. Лишь появление Чоглоковой, а скорее всего увесистого мешочка со звонкой золотой монетой, уговорило ее, что нужно послужить императрице, а заодно обеспечить свое приличное существование на оставшуюся жизнь. Сведения о мужской состоятельности наследника, которые подробно расписала вдова Брессану и Чоглоковой, повергли их в уныние, но доклад императрице они сделали. Елизавета Петровна расстроилась, призвала канцлера Бестужева и вызвала из Москвы своего духовника. Будучи набожной, она желала удостовериться, что не пойдет супротив воли Божьей, приказав тайно совершить наследнику операцию.

После длительного обсуждения Елизавета призвала Петра Федоровича в кабинет и, положившись на изворотливость Бестужева, поручила ему начать деликатный разговор.

Наследник попытался бунтовать, оскорбившись вмешательством в его личную жизнь, но Елизавета применила старую тактику:

– Ваше здоровье – это залог будущего Российской империи! Не желаете быть наследником, выгоню. На такой трон долго искать желающих не придется! А если и по возрасту подойдет, выдам Екатерину за него, а то больно долго и дорого искать невест-то.

Дело свершили быстро и тайно, взяв с каждого посвященного клятву о неразглашении под страхом смерти и короткого пребывания в застенках Тайной канцелярии. Вдовушку художника никто более не видел, она заблаговременно исчезла из окрестностей Ораниенбаума, продав маленький домик, лавку и остальное имущество.

Переезд императорского семейства из Летнего дворца в Зимний прошел, как всегда, шумно и хлопотно. Екатерина привыкла к тому, что Двор Елизаветы постоянно перемещался, они никогда не жили подолгу на одном месте, постоянно переезжали. Теперь же великая княжна грустила – Салтыков вернулся, но бывал у нее редко, часто вообще витал в облаках и рассеянно отвечал на вопросы.

На очередной ночной визит супруга Екатерина сначала не обратила внимания: ляжет, расскажет пару незначительных дворцовых новостей и уснет. В лучшем случае они попробуют поболтать, опять же строго о новых чертежах крепостей, кои скопились в несметном количестве у наследника в кабинете. Скучно. Грустно. Обыденно. Зевотно. Да, именно так – зевотно, потому что Петра Федоровича не интересует мнение Екатерины. И говорить он будет об очередной мнимой или явной победе в охоте за вниманием фрейлины.

Первой неожиданностью для Екатерины стала немного смущенная улыбка супруга. Как-то неловко он влез на высокую кровать, не стал вытаскивать из тайника ни книг, ни многочисленных бумажек.

«За две недели отсутствия не соскучился? Чем же был так занят, вот интересно. Хотя какое мне дело?»

– Катрин, вы собираетесь спать? – поинтересовался немного охрипшим голосом супруг, укрываясь одеялом и расправляя подушки.

– Конечно, вам мешает свет? Потушить?

– Да. Может быть, вы сегодня ляжете раньше?

«Что с ним?»

– Как вам будет угодно… – нерешительно произнесла Екатерина, задула свечи и отправилась в постель.

– С вами говорила тетушка? – донеслось до Екатерины с другого края кровати.

– О чем? Я не видела ее уже несколько дней.

– Она потребовала от нас наследника.

– Она желает этого уже много лет.

– Я готов исполнить свой долг.

– То есть? – опешила Екатерина, поворачиваясь к супругу, но темнота мешала рассмотреть его лицо, от этого она чувствовала неловкость.

– Я готов исполнить свой долг, – повторил супруг и зашуршал одеялом, придвигаясь к Екатерине. – Давайте сделаем это побыстрее и забудем как страшный сон!

Петр Федорович неловко притянул Екатерину. Руки его поползли вниз, миновали ее бедра и попытались задрать длинную рубашку вверх.

– Ваше Высочество! – попыталась протестовать Екатерина, но тут же прикусила язык, понимая, что не должна, не имеет права сейчас ему помешать. Было гадко. Она кусала губы и пыталась вспомнить ласковые и нежные руки Салтыкова. Не помогало. Но она терпела. Супруг настолько неумело, скрывая робость, пытался совершить свой долг, что это вызывало жалость и к себе и к нему. Его ласки казались грубыми, движения были слишком быстры и без какой-либо нежности. Он тыкался губами, пытаясь «произвести» фальшивый донельзя поцелуй, чем вызывал брезгливое отторжение у нее.

– Во-от! Теперь… Вы не посмеете говорить, даже… думать… Я смог!.. Я сделал вам ребенка!.. Теперь… отстаньте от меня! Фу-ух…

Свершив, что от него требовали столько лет, Петр Федорович неумело чмокнул Екатерину – попал куда-то в висок, поднялся с кровати. Попрыгав голышом по комнате, неуклюже натянул на себя бриджи, рубашку: