Юность грозовая

В поле выехало сорок саней, запряженных быками. Впереди сидели Бачуренко и Захар Петрович. Миша с Федей замыкали обоз. Пронизывающий ветер дул в спину. Кутаясь в полушубки, они жались друг к другу, пряча за пазухой стынущие руки.

Метель шумела, бесновалась, заметала санный путь. Вокруг ничего нельзя было рассмотреть: степь окуталась сплошным беловатым сумраком, в котором предметы, люди теряли свои очертания, словно растворялись в снежном месиве.

Больше всех волновался Захар Петрович. — В такой ветрище солому не положишь на сани, — ворчал он, пряча в рукавице огонек самокрутки, — на вилах не удержишь. Что ты молчишь, Василь Матвеич?

— А шо загадувать, на мисте обмозгуем, — отозвался Бачуренко и, взяв из рук Захара Петровича кнут, замахнулся на быков. — Слепой казав: побачим.

— Отыщем ли копны? Снега-то в нынешнем году навалило на диво.

— Найдем, вырос на этой стороне. Вот хлопцив не поморозить бы нам.

— Они, можно сказать, привычные, — с гордостью ответил Захар Петрович. — Закалку получили добрую. Погоняй, Василь Матвеич, правый бычишка с ленцой тянет.

Обоз двигался медленно. Кое-кто из возчиков соскакивал с саней и, проваливаясь в снегу, бежал рядом, чтобы согреться.

Зевая, Федя мечтательно сказал:

— Теперь бы залез на горячую печку… Лежишь, бывало, дома — ветер в трубе с подвывом; в сон клонит, хорошо!

Миша засмеялся:

— А ты, Федьк, о печке думай, а сам чеши пешком, согреешься не хуже, чем на печке.

— Потерплю, не сутки же нам ехать.

И он не ошибся. Вскоре обоз остановился. Все подошли к передним саням. Загораживаясь от ветра рукавицей, Бачуренко наставительно говорил:

— Накладувать з подвитренной стороны. Да так, шоб було по-хозяйски, на совисть. Собираться будемо тут же, тильки далеко не отбиваться. Назад поедем таким же порядком.

Смоченная осенними дождями, солома уплотнилась, смерзлась пластами.

— Ты, Федька, раскладывай на санях, а я буду подавать! — крикнул Миша, втыкая вилы в копну.

Ветер не утихал ни на минуту. Он яростно рвал, косматил солому, уносил по полю.

— Притаптывай! — сердился Миша. — Так мы всю степь устелим, но ничего не привезем. Ногами, ногами придавливай!

Он старался подавать сразу под ноги Феде, но порывы ветра подхватывали солому и, перемешивая со снегом, уносили в мутную мглу. Мише стало жарко. Он отвернул шапку, стал снимать полушубок.

— С ума свихнулся, простудишься! — закричал на него Федя. — Отец увидел, он бы тебе показал.

Переезжая от одной копны к другой, они вскоре перестали слышать голоса, лишь ветер со свистом шумел вокруг да шуршала поземка.

— Еще чуть-чуть подбрось в серединку — и давай возвращаться, — с тревогой сказал Федя, осматриваясь по сторонам.

Ребята положили сверху воза жердь, утянули бечевой и повернули быков обратно, отыскивая дорогу по сохранившимся кое-где следам полозьев.

Наконец послышался беспокойный голос Захара Петровича:

— Эгей! Хлопцы! Сюда! Показался выстроившийся в ряд обоз. Когда они подъехали, Лукич восторженно всплеснул руками:

— Батюшки! Воз-то какой получился — позавидуешь! Не зря Мишатка со мной работал, перенял-таки науку.

— Видал? Расхвастался, старый, — Захар Петрович толкнул Мишу плечом. — Наставником себя величает. Л воз, взаправду, хорош получился, тут ничего не скажешь!

Он подошел к Бачуренко, о чем-то поговорил с ним и, повернувшись к Лукичу, распорядился:

— Садись-ка ты с ребятами на их сани, на ветер будем ехать.

Федя недовольно крикнул отцу:

— Вроде сторожа нам приставляешь? Без вас доедем, за собой смотрите.

— Ну, ну, помитингуй у меня! — хмуро прикрикнул на него Захар Петрович, поднимая воротник полушубка и надвигая поглубже шапку. — Поживешь с мое, тогда станешь командовать. Петух еще тебя не клевал… В добрый час, трогай!

Обоз двинулся в обратный путь. Теперь ветер был встречным, хлестал мелкой порошей, обжигал лицо, слепил глаза. Казалось, разгневанная природа решила проучить людей, отважившихся в такую пору пуститься в дорогу.

Разогревшись в работе, Миша с Федей влезли на воз и, прячась от пронизывающего ветра, зарылись в солому. Усталость, пережитое волнение и протяжное завывание вьюги клонили ко сну.

Мише почудился совсем рядом невнятный голос Тани. Он то приближался, то удалялся, и Миша никак не мог понять, о чем же она говорила. Он вздрогнул и, подняв голову, увидел сгорбившегося Лукича в надвинутом до самых глаз малахае. «Задремал я», — подумал Миша, вздыхая.

— Ребята! Слышите вы, окаянные? — повернулся к ним Лукич. — Огоньком не богаты?

— Нет у нас, — отозвался Миша. — Мы не курим.

— Не обязательно курить, а в дорогу нужно брать огонек-то. Вы поглядывайте за быками, а я добегу до Захара Петровича.

Ни Мише, ни Феде не хотелось вылезать из соломы на жгучий ветер, надеялись на скорое возвращение Лукича. Но получилось непредвиденное. Уклоняясь от резкого встречного ветра, быки отстали от обоза и пошли по полю. Наткнувшись на копну соломы, они остановились, понурив головы.

Федя открыл глаза и удивился:

— Приехали? Что-то уж очень быстро. Миша высунул голову и с горечью воскликнул:

— Приехали, только куда?