Юность грозовая

Вокруг было пусто, лишь ветер по-прежнему выводил свою нудную песню и гнал поземку.

— Ого-го-оо! — закричал Миша, сложив рупором ладони.

— Ого-го-оо! — подхватил Федя.

Ветер разорвал их крик и унес в сумеречную степь.

— Что же будем делать? — растерянно спросил Федя, зябко кутаясь в полушубок.

— У тебя щека побелела, потри снегом, — посоветовал Миша, уклоняясь от прямого ответа.

Федя схватил горсть снега и начал тереть себе лицо.

Миша задумался. Искать дорогу в такую погоду было бесполезно — следы тут же заносила метель. Он слышал немало рассказов о том, как люди в поисках дороги подолгу блуждали по степи и, выбившись из сил, замерзали. Надеяться на то, что, спохватившись, обозники их станут разыскивать, тоже было нельзя. «Пока найдут, наступит ночь, мы уснем и замерзнем», — думал он, и от этой мысли по спине ползли мурашки. — Что же ты молчишь? — Федя Дернул Мишу за рукав. — Не будем же мы здесь ночевать!

— Конечно, нет. Сейчас поедем. Только держаться нужно все время на ветер. Не попадем в хутор — выйдем к лесопосадкам. Помнишь, тянутся к прудам? А там как-нибудь дотянем.

— Может, сбросим солому? Так быкам легче.

— А может, еще и быков бросим? — обозлился Миша. — Нет уж, давай тянуть как есть. Так заметнее, понимаешь?

Быки с неохотой шли против ветра, крутили головами, норовя свернуть в сторону. Миша ни на минуту не спускал с них глаз. Лицо стыло от мороза, он часто натирал его снегом. Федя, согнувшись калачиком, начал дремать, все реже отвечая на слова друга.

Неожиданно быки стали, потом легли на снег. С их ввалившихся боков шел пар.

Миша соскочил с воза, снял ярмо и, нахлестывая кнутом, поднял быков, потом стал распрягать их. Наголодавшись за день, быки жадно набросились на солому.

Миша зашел с подветренной стороны и устало привалился спиной к возу. «Неужели не доедем до хутора? — думал он. — Вот сейчас отдохнут быки и поедем, наверно, уже недалеко».

Он закрыл глаза и сейчас же увидел перед собой мать и Катю. Сестренка весело смеялась и тянула к нему руки. «Она каждый день тебя ждет, — говорит мать, ласково прижимая голову Миши к своей груди. — Коляску ты обещал ей сделать».

Тепло стало Мише, по телу растекалась приятная истома. Только мать с Катей вдруг куда-то пропали, а вместо них появилась Таня. Она беззвучно шевелила губами и смущенно улыбалась. А потом бросилась к Мише и сильно толкнула в плечо.

Он открыл глаза: бык, прячась от ветра, прижал его к возу. «Замерзаю», — встрепенулся Миша. Отпрянув от быка, он потер лицо холодными руками и закричал:

— Федя! Слышишь меня? Ответа не последовало.

Миша взобрался на воз и увидел, что Федя спит. Начал его будить, но тот что-то бормотал и еще сильнее втягивал голову в полушубок. Миша понял, что такой сон может кончиться смертью. Он схватил друга за руки и толкнул с воза. Мягко шлепнувшись в снег, Федя продолжал лежать неподвижно.

— Федька! Ты с ума сошел! Встань! — закричал испуганным голосом Миша и прыгнул па него. — Нельзя же спать!

Он стал катать его по снегу. Федя потер кулаком глаза и пробормотал:

— Глаза слипаются, в голове какой-то шум.

— Федя, продержись немножко, мы доедем, обязательно доедем, — уговаривал Миша, не отходя от друга ни на шаг.

Потом он запряг быков, и они снова двинулись в путь навстречу ветру. Кутаясь в полушубок, Федя опять начал дремать. Миша попытался разбудить его, но он, отодвинувшись к самому краю воза, даже не открыл глаз. Жутко стало Мише одному. Коченели руки, будто тысячи игл вонзались в лицо, причиняя нестерпимую боль.

— Встань! — яростно гаркнул он и, размахнувшись, с силой ударил Федю кнутом по спине.

Тот дернулся как ужаленный, открыл сонные глаза и как-то жалобно проговорил — Ну что ты пристал ко мне, я не сплю, я все слышу.

И тогда Миша снова толкнул его с воза. Упав в снег, Федя неуклюже поднялся и, с трудом переставляя ноги, поплелся следом за возом.

— Пройдись, разогреешься немного, — подбадривал его Миша. — Для тебя же лучше.

Вскоре Федя, споткнувшись, упал. Лоб у него покрылся испариной, дышал он тяжело, с хрипотцой.

Миша остановил быков и подошел к нему.

— Не могу больше идти, ноги не двигаются, — простонал Федя.

— Теперь садись на сани, — распорядился Миша, помогая другу встать.

* * *

Подняв воротник полушубка, Лукич сидел рядом с Захаром Петровичем и, пряча в ладонях цигарку, вспоминал о прожитом: приятном и грустном.

— Сколько ни есть, все беды на земле от войн проистекают. Прожил на белом свете немало и помню: отобьется Россия от одних врагов, прут другие. Лезут, чисто мухи на мед. Отчего бы это, Захарушка?

— Должно быть, порядки им наши не по душе, да и богатства у нас громадные. Только знаешь, Лукич, про политику мы и дома потолкуем, ночи теперь длинные, а сейчас иди-ка к ребятам, — тревожно сказал Захар Петрович, счищая с усов и бороды набившийся снег.

— А чего случиться может, вот разве что уснут, — засуетился Лукич и сполз с воза. — Пойду взгляну.