«Юность». Избранное. X. 1955-1965

И, встав, решительно тряхнула кудряшками.

— Ну, спасибочки вам, я пошла, мне еще укол Опанасюку делать.

Миша тоже встал: и делал позывные Борису, который их не замечал.

— Мы с Борей проводим, — сказал, он и ткнул того ногой.

Надев пальто и застегиваясь на все пуговицы, Валя бросила старику:

— А тебе, дед, следовало бы носить эластичный чулок или бинтовать ногу: у тебя такие вены!..

— А тебе что до моих вен? — рассердился тот. — Ты чего за мной подглядываешь?

— Очень мне нужно за тобой подглядывать. Ты с сеткой по заводи ходил!

— Не с сеткой, а с бреднем. Учиться надо, каждая вещь свое название имеет.

— Ну и подумаешь, научусь…

…И еще один раз я встретилась с Валей — на реке. Мы возвращались с Евдокимовым с его бархатной плантации. Когда-то он засеял десятка полтора гектаров семенами бархата, и теперь этот молодой лес уже плодоносил. Мы набрали мешок плодов — черных ягод, которые будут мочить в бочках, потом растирать, чтобы вышелушить из мякоти семена. Плоды эти отвратительно пахнут, и, по словам Евдокимова, от этого запаха даже пчелы дохнут. Но он упрямо добывает семена, и уже где-то под Киевом тоже растет амурское пробковое дерево, кора которого очень ценится и идет на нужды производства.

Мы поднимались вверх по реке, отталкиваясь шестом. Поднимались у самого берега, где течение не так сносило, где вода была гладкая, зеркальная, а посредине, рассекая реку, несся бурный поток, и там волна, разбиваясь о волну, звенела каким-то тонким металлическим звоном. У берегов река была красно-розовая от листьев, плавающих в ней, от отсвета тайги, как от пламени гигантского костра… У нас осень золотая. И от этого золота веет холодом и грустью. А приморская осень — это праздник, это буйное пиршество красок! И клены — их здесь семь пород — тонколистые, похожие на тальник, они стоят пронзительно-розовые. Такую краску можно разве только в небе увидеть, когда закат, когда говорят: «Будет ветер». А круглолистые клены стоят коралловые, а лапчатые — такие, как наши, только с мелкой листвой — рубиновые или темные, как гранаты. И это в то время, когда ильмы с их удивительно гладкой корой, почти белой, натянутой на ствол без единой морщинки, еще молодо-зелены, а пихты зелены до черноты, а кедры голубовато-седые. И все это перепутано красными лопухами дикого винограда. И оранжевые ягоды лимонника свисают с веток.

И вдруг — такая знакомая березка, с ее дрожащими золотыми монетками…

Мы поднимались медленно, а мне хотелось еще медленнее. Мне хотелось, чтобы эта река никогда не кончалась. А по реке сверху к нам навстречу спускался плот.

— Бархат сплавляют, — сказал лесник.

Здесь, по всему течению реки, добывают пробковую кору бархата. Ее снимают с живого дерева осторожно, кленовыми палочками, чтобы не повредить луб. (Она потом опять отрастает.) Кору прессуют, вяжут тюки; эти тюки прикручивают проволокой к длинным шестам, а затем вяжут плот. Кора легкая, плот делают многоэтажный, потом два деревянных руля прикрепляют спереди и сзади, и плот готов плыть вниз по реке, к железной дороге. Только это очень опасно — сплавлять плот по таежной реке. Здесь, на каждом шагу путь преграждают огромные деревья, поваленные в воду буреломом или старостью. Здесь на каждом шагу заломы…

Плот приближался.

— Валя?! — удивилась я, увидя на плоту, кроме двух плотовщиков, которые стояли у рулей, женскую фигурку. Она сидела в платке, в драповом пальто, держа на коленях пузатый докторский чемоданчик. Собственно, по нему я ее и узнала. Лицо еще трудно было разглядеть.

— Должно быть, пасечница собралась разродиться, — сказал лесник.

Это действительно было так. С пасеки, которая была километрах в пятнадцати от села, прискакал паренек на лошади за Валей. А Валя никогда не садилась на лошадь, да и рекой быстрее было спуститься.

Она побежала к реке. Лодки все были в разгоне. А в это время мимо прогоняли плот, ее и забрали.

— Чего он не сворачивает, на залом прется? — проворчал дед.

И почти в этот же момент до нас донесся крик.

— Лево бей! Бей лево! Лево руля, черт!.. — неслось по реке.

Не знаю, что там произошло, на плоту, так потом и не удалось выяснить. То ли тот парень, что стоял на руле сзади, задремал (командует передний), то ли лишнего хватил для «согрева души» — в сельпо доставили водку, — то ли был виноват бородач, что стоял спереди на руле и неверно и не вовремя скомандовал, — словом, плот, очень легкий и очень чувствительный к поворотам, на самой середине реки на наших глазах накренился и, задрав край, перевернулся, накрыв людей.