«Юность». Избранное. X. 1955-1965

Свернул резко вправо… и провалился в воду по щиколотку. Дальше все наши ведущие, как они ни хитрили, один за другим попали в наледь. Им ничего не оставалось делать, как снять лыжи и счищать ножом лед.

Получилось, что первым пошел я. В конце озера, перед самой «землей», видим группу энергетиков в полном составе. Сидят, чистят лыжи.

— Загораете?

— Загораем.

Впереди наледь. До «земли» всего несколько метров. Беру резко влево. Думаю, пронесет. И, конечно, приходится снимать лыжи и чистить.

Советуемся. До Беличьего не дойти. Но впереди должна быть еще одна изба. Надо ее занять первыми. Я и Вовка, из группы Меньшикова, так и не счистив лед, идем вперед.

Лес, лес и лес. Лыжня крутит. Деревья засыпаны снегом, стоят, как памятники. Лес полон туристов. Мы не разбираем, кто они: энергетики или геологи. Надо опередить их и занять избу. Быстро темнеет. Лыжи совершенно перестают скользить. Наверно, на каждой налепилось по сугробу. Обходим пару энергетиков. Сидят, высунув языки. Скоро и мы выдыхаемся. Садимся. Полная темнота. Ни звука. Сколько до избы, неясно. Где наши? Идут? Встали на холодную ночевку? Или, может быть… Ничего не известно. Плечи болят, словно их переломили. Лечь в снег — и ничего я не хочу, и ничего мне не надо, и никакие подъемные краны меня сейчас не подымут…

Скрип лыж. Знакомая фигура. В темноте блеснули очки. Меньшиков останавливается, поправляет крепления.

— Что ж вы? Топайте, топайте.

И мы знаем: надо встать, надо идти дальше.

Меньшиков где-то далеко впереди. И мы спокойны. Ведь первым придет Меньшиков. Он займет избу.

Через полчаса мы натыкаемся на трех человек. Два энергетика и Меньшиков. В темноте я не вижу их лиц, но понимаю, в каком они состоянии. Меньшиков поит энергетиков чаем из термоса. Он тихо говорит нам:

— Ребята совсем сдали. Я вернусь обратно, посмотрю, что с нашими. Теперь ни о какой холодной ночевке не может быть и речи. Если не займете избу, идите прямо до Беличьего и организуйте ночлег.

Мы идем. Мы не видим даже лыжни. Как мы не сломали лыжи, никто не знает. Наконец доходим до избы, но ее заняли геологи. Вторая группа в избе никак не поместится. Вот во что нам обходится Колин индивидуализм! К нам присоединяются два «передовых» энергетика, и вчетвером мы добираемся до Беличьего. На энтузиазме? Нет! Одиннадцатое или двенадцатое дыхание.

Рабочие приводят нас в свое общежитие. Помогают нам принести воду. Хорошо, что печка горячая. Мы собираемся идти встречать наших.

И вдруг в общежитие вваливаются Меньшиков и двое геологов. У каждого по два рюкзака. Оказывается, геологи вышли навстречу нашей группе и сняли рюкзаки с девушек и с Лозинского.

Через полчаса приходят наши туристы. Опускаются у печки — и ни слова.

Через час начинаются рассказы. Лена говорит, что девушки сели и сказали: «Никуда мы не пойдем». И Алешка с Димкой тоже еле держались на ногах и ничего не могли поделать. В это время к ним вернулся Меньшиков, напоил всех чаем, а потом подошли двое геологов.

Я думал, Меньшиков будет подсмеиваться над Лозинским. Нет, он просто устало говорит:

— Лозинскому не следовало в поход. Хороший дом отдыха, вот что ему надо.

Вовка и я, основываясь на железном принципе Меньшикова «себя не похвалишь, так сидишь как оплеванный», вспоминаем, как мы первыми пришли в Беличий.

Мне кажется, Левка немного смущен. Он вроде даже оправдывается:

— Мне пришлось ходить взад-вперед. А потом Лозинский уже не мог рюкзак тащить…

* * *

Последний совместный переход. Холодная ночевка. Поели. Спать рано. Сидим.

В ногах валяются пустые кружки. Мир стал очень маленьким. Он весь уместился в костре. И, кроме костра, больше ничего не существует. И неба, и деревьев, и гор не видно. Есть только несколько горящих поленьев. Остальное — мгла. Но в пламени костра я вижу и Беличий, и лыжню на озерах, и таинственную «трубу», и Москву, и девушку…

Проклятая романтика!

Умные люди, Меньшиков и Алешка, сцепились по теории Эйнштейна. Ну, куда мне до них! Я даже высшей математики не знаю. Девчата тихо поют песни. Я смотрю на костер догорающий. Полено обугливается, сереет, белеет, осыпается. Хворост изгибается, трещит. Мир стал очень маленьким. Он весь уместился в костре.

Где теперь ты по свету скитаешься
С рюкзаком, по колено в грязи…

Вот я снова уехал от тебя. И снова ты меня не встретишь. Наверное, это не надо, правда?

Иль под солнцем безжалостным маешься
Где-нибудь в Казахстанской степи…

Нет, совсем наоборот. У нас стоит холодная погода. Завтра мне опять складывать заледенелые палатки. Они уже не влезают в рюкзак. Интересно, получила ли ты мое письмо из Апатитов? Я писал, что тепло (а мороз был двадцать градусов) и нет ветра (ветер как раз бил в лицо). Ты, наверное, сейчас на вечере. И, как всегда, несколько человек приглашают тебя танцевать. Весело, правда?

Может, ночь коротаешь тревожную
И не думаешь ты обо мне.