Юность Лагардера

Вот почему Кокардас с Паспуалем смогли сразу же послать за ним своего слугу. Анри немедля отправился на встречу. Он изнывал от скуки. Если бы не Армель, он, пожалуй, последовал бы зову своей горячей натуры и ринулся в какую-нибудь авантюру: стал бы обманывать простодушных мужей и приводить в отчаяние почтенных отцов семейства, задираться по любому поводу и выходить на дуэль с первым встречным.

Мэтры увидели, как окаменело его лицо и сжались кулаки при имени герцога Мантуанского и Гвасталльского, но расспрашивать своего любимца не осмелились. Храбрецы впервые столкнулись с тем, кто превосходил их отвагой. Они обожали Маленького Парижанина и трепетали перед ним, признавая его главенство.

— Хорошо, — холодно произнес Анри, — я буду точен. Я покажу этому макароннику, где раки зимуют. Положитесь на меня.

Он ушел в задумчивости, не прибавив больше ни слова.

В памяти его вновь звучали слова умирающей Сюзон Бернар: «Златовласая Дория… герцог Гвасталльский… Лагардер… Анри, спасите Анри!»

А затем ужасный крик: «Гонзага, герцог Мантуанский, вы чудовище!»

Долгое время он полагал, что убийца его родителей — о которых он так и не смог ничего узнать — был Гонзага из кружка герцога Шартрского, один из троих Филиппов. Но нет! Его называли принцем де Гонзага, и он не владел герцогским титулом. Да и вряд ли ему было больше двенадцати лет в то время, когда могло совершиться преступление.

Анри дрожал от радости при мысли, что на сей раз судьба, возможно, позволит ему скрестить шпагу с «чудовищем» из предсмертного бреда госпожи Бернар.

За столом он спросил графиню о том, что представляет собой этот новый Гонзага, объявившийся в Париже.

— Я знаю его очень хорошо, — ответила та, — ныне он стоит во главе мантуанской ветви семьи. От своей жены, которая, говорят, умерла, как святая, он получил в наследство великоленное герцогство Гвасталльское, чистой воды изумруд среди прочих сокровищ Италии. Несколько дней назад я была приглашена на ужин к герцогу Орлеанскому… Гонзага сидел рядом со мной. Это красивый мужчина, хотя, на мой взгляд, несколько женственный… Мне кажется, он более блистает внешностью, нежели умом… — Засмеявшись воркующим смехом, она добавила: — Похоже, монсеньор герцог Шартрский хочет, чтобы я вышла за него замуж.

Ничего не сказав на это, Анри заговорил о другом. Он думал про себя: «Хорошо же я отплачу за доброту графини, если убью герцога! А может быть, наоборот, окажу ей услугу и избавлю от брака с негодяем? Но о нем ли говорила госпожа Бернар? Он ли то самое „чудовище“?»

Сомнения отнюдь не помешали ему крепко спать в эту ночь.

Подобно Великому Конде, накануне сражения при Рокруа мирно спавшего на лафете пушки, Анри перед решающей схваткой призвал на помощь бога Морфея[55].

Герцог Мантуанский и Гвасталльский пришел на встречу первым и без сопровождения. Обменявшись небрежным рукопожатием с мэтрами, он зевнул, пробормотал несколько слов и, стараясь ничем не выдать своей торопливости, надел стеганый колет, перчатки, а главное — маску, скрывавшую лицо.

Затем он вытащил шпагу и попросил старину Паспуаля надеть на нее наконечник, сказав, что на рапирах фехтовать не хочет.

— Я тоже не хочу, — проговорил Анри, входя в зал.

Едва взглянув на этого юношу во цвете молодости и красоты, Карл-Фердинанд смертельно побледнел под своей маской. Последние сомнения развеялись. Он словно бы вновь увидел мужественное лицо Рене и — что поразило его, будто удар кинжалом в сердце, — светлые волосы и темные глаза покойной сестры Винченты, единственной женщины, которую он по-настоящему любил: златовласой Дории.

«Будь тысячу раз проклят этот Пейроль! — мысленно произнес Гонзага. — Из-за его трусости мне приходится все начинать сначала. А как легко было покончить со всеми одним ударом в тот туманный день, четырнадцать лет назад! Трупом меньше, трупом больше! От скольких хлопот я был бы избавлен!

Юнец настроен, похоже, весьма решительно, и тайна может всплыть наружу. А тогда — прощай, прекрасная жизнь! Прощайте, восхитительная графиня де Монборон и богатства, накопленные трудолюбивым семейством Сеньеле!»

Благородный герцог, как мы помним, не отделял приятное от полезного, и похоть всегда у него шла рука об руку со страстью к наживе.

Впрочем, все эти размышления не помешали ему разыгрывать комедию — недаром его с младых ногтей готовили к карьере придворного.

Он любезно протянул правую руку противнику, но Анри, отступив на шаг, склонился в поклоне и тихо произнес:

— Монсеньор… герцог Гвасталльский…

Он не назвал его герцогом Мантуанским, и Гонзага, почувствовав вызов, напрягся.

В зале находилось несколько дворян, увлеченно фехтовавших друг с другом. Анри кивком подозвал Кокардаса и, указав на герцога, сказал:

— Монсеньор пожелал помериться со мной силой. Полагаю, ему будет неприятно, если нам помешают…

Гонзага безмолвно поклонился в знак согласия.

— Это можно устроить, малыш! — улыбнулся Кокардас.

— Пристройка? — спросил Анри.

— Пристройка, дружок! — подтвердил мэтр.