Юность Лагардера

«Настоящий морской волк!» — думал он.

…Куда-то запропастился капитан Эрве Каривен. Старший помощник так и не появился. Буря была столь сильна, что никто из матросов не отваживался добраться до мостика.

Воистину, это была ужасная ночь! Ночь страха!

В кубрике «Звезды морей» шатались, падали, не в силах удержаться на ногах, и катались по полу корсары Берегового братства: охваченные ужасом, они вручали свои души Богу, шепча «Pater» или «Ave»[41].

Наконец занялась заря; над Атлантикой забрезжил серый и печальный свет, косые лучи солнца легли на бурлящие зеленые волны.

И тогда — впервые с той минуты, как он взял в руки штурвал — шевалье де Сов заговорил. Он сказал:

— Шторм скоро стихнет!

Турмантен быстро перекрестился.

Как и все остальные, он уповал только на милость Неба и теперь благодарил Его за спасение.

Спустя два часа с помощью нескольких оставшихся в живых марсовых Оливье поставил корабль в дрейф, то есть повернул его боком к встречному ветру, и стал ждать дальнейших событий.

Как и предсказывал молодой человек, буря действительно стихала, и вскоре уже можно было подводить итоги этой страшной ночи.

Корабль лишился Эрве Каривена, его помощника, боцмана, двух юнг и трех марсовых… Таким образом «Звезда морей» осталась без капитана. Турмантен положил руку на плечо Оливье и произнес:

— По праву, какое дает мне мое звание, я поручаю тебе корабль… На борту нет никого, кто был бы более достоин такой чести и так бы разбирался в морском делег как ты!

И, повернувшись к пиратам, собравшимся вокруг, капитан пояснил:

— Этот человек лишь недавно поступил на службу, но все время, пока продолжался этот ужасный шторм, он не выпускал из рук штурвала «Звезды морей». Мы обязаны ему жизнью, и до самого нашего прибытия на Тортугу вы будете оказывать ему надлежащее почтение и повиноваться как капитану корабля.

С тех пор для Оливье де Сова началась совершенно новая жизнь.

Плечи его распрямились; стоя на капитанском мостике, он полной грудью вдыхал свежий морской ветер. Голос его зазвучал уверенно. Умение принимать нужное решение, хладнокровие, доброжелательность и одновременно твердость в полной мере пригодились отцу Армель. Он был прирожденным командиром и блистательно это доказал.

Однажды вечером Турмантен сам пригласил себя на обед в узкую капитанскую каюту.

— Ты видишь, что я добился для тебя весьма высокого звания, — начал он, едва приступив к трапезе. — С самого начала я почувствовал, что мы сможем стать друзьями; мои дружеские чувства к тебе угаснут лишь вместе со мной. Обычаи Берегового братства не позволяют мне сразу же объявить тебя своим «матросом». Но как только мы прибудем на Тортугу, я доложу о тебе. И будь уверен, что там тебя ожидает большое будущее.

Оливье был тронут таким искренним проявлением дружбы; не стыдясь, он смахнул набежавшую слезу. Изумленный Турмантен схватил его за руку:

— Ты плачешь? Ты?! Не может быть! Впрочем, я, кажется, догадываюсь… Тебя обманом увезли из Парижа?

Кивком головы отец Армель подтвердил верность предположения пиратского офицера.

— И во Франции у тебя осталось дорогое тебе существо? — продолжал расспрашивать Турмантен. — И кто она? Невеста? Возлюбленная? Нет? Я ошибся? Как странно…

— И все же, — вздохнул Оливье, — мне есть о ком грустить… маленькая девочка десяти лет… Армель, моя дочь.

Капитан Турмантен помрачнел. Этого он не мог предвидеть. Обычно корсары старались не «покупать» молодых людей, оставлявших на родине жен или детей. Новобранцы, проданные пиратам, всегда находили утешение в объятиях пылких красоток Южных морей; те же, кого силой, да еще внезапно разлучали с близкими, чаще всего не выдерживали подобного потрясения. Некоторые сами лишали себя жизни, некоторые впадали в черную меланхолию.

— Черт побери! — выругался он. — Дочка десяти лет! Черт побери!

И, внезапно приняв некое решение, заявил:

— Послушай, давай поговорим откровенно. Я уже сказал, что хочу, чтобы мы стали друзьями, и уверен, что дружба эта навсегда. Доверие за доверие. Меня зовут виконт де Варкур, при крещении я получил имя Гастон. Родных у меня нет. Во Франции я был младшим в семье, то есть мне не на что было рассчитывать. Чем только мне не пришлось заниматься… Но, клянусь тебе, я никогда не преступал законов чести. Моим последним безумством оказалось решение поступить на службу. На Тортуте я преуспел. Стал капитаном. Я богат, и у меня в подчинении целая шайка отъявленных головорезов. Ты можешь располагать и моим влиянием, и моим состоянием. А теперь твоя очередь. Рассказывай!

Оливье повиновался. Он был немногословен, что естественно для человека, привыкшего составлять морские рапорты и вести переговоры с арматорами, которых интересует суть дела, а отнюдь не подробности, и быстро поведал новому другу историю своей жизни.

Когда он закончил, виконт де Варкур, или, скорее, Турмантен, ибо среди флибустьеров были приняты прозвища, сказал: