Дни в Дармштадте не отличались разнообразием, в особенности в небогатой округе рынка. Сток занимался главным образом починкой жалкой одежды ремесленников и мелких купцов. Женевьева помогала ему в шитье и вела несложное домашнее хозяйство. В летние дни она предпочитала душной и темной комнатке двор, где под навесом могла стряпать на жаровне или стирать в деревянном корыте. В больших бочках тут же стояла дождевая вода. Колодец находился не близко, на площадке подле церкви.
Сток кроил и шил, примостившись у окна. Он любил напевать вполголоса медлительные гессенские песни. Женевьева, слушая его, счастливо улыбалась. Любовь ее к Иоганну непрестанно возрастала. Женевьева включила в свое огромное чувство к мужу все оттенки нежности, преданности, преклонения, которые питала некогда к матери, братьям, даже к Лиону.
Иногда, примостившись у ног Иоганна, молодая женщина шептала, прижимая к своим щекам исколотые, шершавые мужнины руки: «Ты — мой отец, мать, братья, родина, муж, друг, ты — все, что есть у меня на свете».
Никогда не представляла себе маленькая работница, что мужчина может так относиться к женщине, как относился к ней Сток. Старый Буври не обижал Катерины, но его отношение к жене было проникнуто добродушной насмешкой и снисхождением сильного к слабому. Иоганн держался с женой как с равною. Он всячески старался внушить ей уверенность в своих силах, помогал победить робость.
Женевьева, выросшая под окрики Дандье на набережной Роны, запуганная приставаниями могущественных комиссионеров, болезненно боялась людей.
Страх сжал ей плечи и придал походке торопливую неуверенность. Женевьева всегда как бы искала опоры и поддержки, вовсе не надеясь на собственные силы. После поражения Лионского восстания она ничего не ожидала от завтрашнего дня, кроме горя и неудач. По ночам ей нередко снились рассвирепевшие драгуны, неумолимые полицейские, тюрьмы и пушечные жерла. Она видела свою мать с простреленным черепом. Кровь стекала на черное знамя, чертя буквы: «Жить трудясь или умереть в бою!» Страшные живые сны!
Вся воля Женевьевы уходила на то, чтобы скрывать от мужа свои страхи и не становиться помехой на избранном им пути. Чуткий Иоганн особенно уважал ее за это.
Единственным человеком, кроме Стока, сумевшим приручить к себе недоверчивую, робкую Женевьеву, была Маргарита Гюркнер. Женщины любили часами болтать во дворе. Нередко, согнувшись над корытами с бельем, они делились друг с другом своими мыслями и заботами.
5
Великое герцогство Гессен в 1820 году добилось конституции. Кровопролитные восстания, отказ от внесения податей вынудили прославленного кутилу Людвига Первого уступить и подписать закон, учреждающий наряду с феодально-клерикальной первой палатой вторую — народную. Под народом в этом случае подразумевались представители среднего сословия, окладный лист которых подтверждал их достаток и способность охранять государственный порядок. Беднейшие граждане, мелкие ремесленники, крестьяне не имели доступа в новую палату. Герцогская конституция, обезвреженная хитроумными оговорками по указаниям Меттерниха, ничуть не мешала дармштадтским правителям безумствовать и сорить деньгами, собранными с крестьянства, изнемогавшего под бременем налогов и феодальных повинностей.
Нигде в Германии податные тяготы не били больнее деревенскую бедноту, чем в Гессенском герцогстве: на каждую душу падало по шести гульденов и двенадцати крейцеров — сумма, составлявшая почти весь крестьянский годовой достаток.
Новый герцог Людвиг Второй правом и повадками превзошел расточительного отца. Расходы, связанные с его восшествием на престол, превысили сто тысяч гульденов, но и это не удовлетворило монаршего аппетита.
Старый, хмурый дармштадтский замок не понравился герцогу, привыкшему к парижской и венской роскоши. Несмотря на большую задолженность великогерцогской фамилии, Людвиг пожелал строить новый дворец. Вторая палата воспротивилась. В это время в Париже произошла революция, сбросившая Карла Десятого. Треск сломавшегося тропа пробудил Европу. По сонной заводи германских княжеств прошла рябь.
В сентябре 1830 года разразилось верхнегессенское восстание. С криками: «Свобода и равенство!», заглушавшими неистовство барабанов, шли из села в село крестьяне. Босые, истощенные, в холщовых заплатанных брюках и посеревших рубахах, с вилами и серпами двигались они. Ветер играл неприглаженными бородами и волосами, пыль облепляла загорелые угрюмые лица.
Ряды повстанцев непрерывно пополнялись. Каждый крестьянский дом присоединял своих добровольцев. Позади жнецов и косцов ехали телеги с необходимым скарбом и едой. Крестьяне шли в Дармштадт к великому герцогу за свободой и равенством. По дороге им встречались бесчисленные феодальные поместья, которых так много в Верхнем Гессене.
Долго нараставшая злоба восставших обрушивалась не только на дома дворян, но и на усадьбы подкупных судей и грубых княжеских администраторов. Хлеборобы предавали огню их имущество.