Юность Маркса

Маркс был дружен с немногими гимназистами: не только разница лет, но и различие интересов являлись помехой в его сближении с ними.

В 1830 году, в первый год посещения гимназии, двенадцатилетний сын юстиции советника слыл неутомимейшим проказником. Подвижной, изобретательный в играх, неисчерпаемый в выдумках таинственных историй, он нередко вызывал неудовольствие, даже растерянность у педантичных преподавателей. Они невольно отступали перед бескрайней пытливостью детского ума. С годами этот смуглый, черный мальчик с небольшими горящими глазами как будто угомонился".

Школа стала для Карла только тропинкой, ведущей сквозь гнилой валежник к большой дороге.

Непрозорливые учителя поздравляли себя между тем с мнимой победой — укрощением строптивого духа — и зачислили подраставшего Карла в разряд средних, мало обещающих, склонных к лени учеников.

Эдгар Вестфален считался среди педагогов более даровитым и примерным воспитанником. Маленькое ребячливое честолюбие подталкивало его. Не пытаясь заглянуть в глубину, он легко плавал на поверхности знаний, щедро преподнося сокровища своего вычурного книжного ума — ради наград и лестных отметок, которые так мало занимали всегда неудовлетворенного, ропщущего Маркса.

Учителя, встречая советника прусского правительства Вестфалена и его холеную, осанистую жену, неизменно предрекали их сыну будущность, достойную столь славного имени. Юстиции советнику Генриху Марксу не приходилось слушать особенных похвал от пророков гимназии Фридриха-Вильгельма.

Благодаря директору Внттенбаху, видному и заслуженному историку своей родины, в гимназии Фридриха-Вильгельма вместе с неизбежной рутиной уживался своеобразный дух свободолюбия.

Среди преподавателей выделялись Витус Лере, знаток классических языков, Шнееман, исследователь древности, и математик Штейнингер.

Иоганн-Гуго Виттенбах известил о себе кряхтением и кашлем, заслышав которые ученики невольно повернули головы не в сторону дверей, а к амбразуре окна. Но Эдгар'и Карл, занимавшие переднюю парту, сидели, вперив с невиннейшим видом глаза в литографированный портрет хмурого Фридриха-Внльгельма. Прусский король отвечал им сердитым взглядом и запечатленной на губах воинской командой.

На этот раз в класс вошел сам почтенный трирский историк. Замешательство, вызванное проказами Карла и Эдгара, привело, однако, к тому, что «Доброе утро, господин Директор!» прозвучало нестройно, отчего Виттенбах, любивший порядок, неодобрительно покачал головой. Несмотря на шестьдесят семь лет, учитель истории был юношески быстр в движениях. Лицо его было упруго, опалено солнцем, и только обвислые, шлепающие губы выдавали старость.

Виттенбаха в Трире считали якобинцем, и молва эта, сделавшая старика героем многих учеников, вредила ему в мнении прусского начальства. Ходили упорные слухи, что почтенный директор организовал как-то революционное празднество и даже изображал аллегорического гения у подножия богини разума, представляемой прекрасной мозельской крестьянкой. Всю эту сцену будто бы видела торговка с Главного рынка. Враги Виттенбаха, к неуемному негодованию городского духовенства, обвиняли его также и в атеизме.

— Кто из нас не грешен! — посмеивался директор в ответ на расспросы, касающиеся его молодости.

Прежде чем приступить к уроку, Виттенбах имел обыкновение приводить в порядок кафедру. Он тщательно вытер доску, очинил все до одного карандаши, подвинул песочницу, проверил перья и банку чернил. Не спеша, старательно опорожнил нос, поправил вставные челюсти и вынул деревянную табакерку, чтоб втянуть нюхательный табак, зеленые хлопья которого неизменно висели на его усах. Потом оценил погоду. Отправной точкой обычно служило воспоминание об одном из дней 1792 года, когда Виттенбах был проводником веймарского вельможи-поэта по Триру. В этот раз Виттенбах не отступил от правил.

— Великолепный весенний день, облака на востоке, возможен дождь на закате, — сказал он, глядя в окно, из которого открывался вид на зубцы часовенной крыши, — Когда советник фон Гёте был в Трире и я имел счастье показать ему наш город в дни былого величия, погода благоприятствовала, как и сегодня.

— Господин директор, — попросил Эдгар, зная, чем угодить старику, — ученики были бы весьма счастливы услышать об удивительном событии вашей жизни,

Виттенбах ответил стихами из «Фауста»:

Отдай же годы мне златые,
Когда и сам я был незрел,
Когда я песни молодые,
Пе уставая, вечно пел!
В тумане мир передо мною
Скрывался; жадною рукою
Повсюду я цветы срывал
И в каждой ночке чуда ждал.

Голос старика вдохновенно вздрагивал. Правую руку, не выпуская из нее круглой коричневой жабообразной табакерки, поклонник Гёте изо всех сил прижал к борту тщательно выутюженного сюртука, под которым полагалось биться сердцу. Узловатые, бурые пальцы вытянутой вперед левой руки нервно изгибались.