Юность Маши Строговой

Пушкинская горестная дорога в Михайловское, где легкошумные дубравы, где, словно свет, пролившийся с неба в луга, плоские озера с прозрачными водами и не мерянные верстами дремучие боры: раздвинь лапы елей — и встретишь лешего или бабу-ягу с клюкой; где над росистыми травами, над островерхими курганами Тригорского, над тихими берегами Сороти встает, как при Пушкине, дневное светило и земля, славя утро, курится розоватым туманом; где северные бревенчатые избы, будто терема с высокими крыльцами, где мужики до сей поры носят бороды лопатой по грудь; где все тропы исхожены Пушкиным, все мужицкие были и песни услышаны им; где русский дух, где Русью пахнет.

— И там вытерпеть фашистов! — сказал Валентин Антонович. Он яростно взъерошил волосы, они встали дыбом, придавая профессору растерянно-недоумевающий вид. — Вымели чужеземцев из пушкинских мест! "О боян! — произнес Валентин Антонович погустевшим, торжественным голосом. — Соловей древних лет! Тебе бы надлежало провозгласить о сих подвигах, скача соловьем мысленно по древу, летая умом под облаками, сравнивая славу древнюю с нынешним временем"…

— Вы закончили работу о "Слове"! — поняла Маша.

Валентин Антонович живо встал из-за стола и в два шага очутился у порога, где на вбитых в дверь гвоздиках, заменяющих вешалку, висели пальто. Разыскал свою шубу, вытащил из кармана две книжки.

— "Слово о полку Игореве" и моя статья. Не очень большая статейка, бывают книжечки посолиднее.

Валентин Антонович с добродушной иронией посмотрел на Ускова. Усков смущенно откашлялся: именно такую солидную книжечку о русских повестях XVI века ему предстояло создать.

— Моим ученикам, — сказал Валентин Антонович, протягивая одну книжку Юрию, другую — Маше.

Нина заглянула через плечо Юрия.

…Ярославны голос слышится…
"Омочу рукав бобровый
Во Каяле во реке,
Вытру раны я у князя
На его кровавом теле".

— Извечная женская верность, — сказал профессор.

— Спасибо, Валентин Антонович! — проговорила Маша.

За окнами гулко прокатился орудийный раскат. Снова салют.

Когда Маша и Валентин Антонович вышли на улицу, небо озарилось последней вспышкой и погасло. Стало темно.

— Мария Кирилловна, что пожелать вам на прощание? — спросил Валентин Антонович, стараясь увидеть в темноте ее глаза.

— Силы, — ответила Маша.

Он не знал, что у нее на душе, не решился спросить.

— Будьте сильной! — сказал он.

Маша вернулась домой, спустила шторы, зажгла свет. Она села в то старое кожаное кресло, в котором когда-то, сжавшись в клубочек, слушала разговоры отца с Аркадием Фроловичем. Подобрала под себя ноги, подперла кулаком подбородок и прочитала статью Валентина Антоновича. Это была интересная статья. Как ключ открывает дверь в дом, так она открывала новое в книге, известной с детства. Но нет, Маша не знала раньше эту книгу. Только теперь она прочитала в ней слова: "Будь верен долгу". Будь верна, Маша, долгу! Пойми, в чем твой долг.

В дверь раздался стук.

— Кто? — спросила Маша.

Стучала соседка.

— Письмо!

Маша разглядывала в полумраке прихожей самодельный треугольник. Знакомый треугольник со штампом "Полевая почта". Их много хранится у Маши в ящике письменного стола!

"Сережа, ты снова вспомнил меня! Ты всегда приходишь на помощь…"

Маша вернулась в комнату, раскрыла свернутый треугольником листок.

— Что такое? — в ужасе прошептала она. — Я схожу с ума!.. Послушайте, помогите мне кто-нибудь!

Она подняла глаза и увидела в зеркале шкафа свое белое как бумага лицо.

— Так и есть! — сказала Маша, дрожащей рукой поправляя волосы. — Я заболела… У меня бред, а я одна.

Она боялась посмотреть на письмо. Там ничего нет, ей показалось…

— Сейчас прочту еще. Нет, ничего не случилось. Они перепутали.

Вот когда понадобилось Маше собрать все свои силы, чтобы снова прочесть письмо:

"Товарищ Строгова! Только ваш адрес удалось обнаружить в записной книжке лейтенанта Агапова. Не знаю, кто вы. Знаю, что не жена и не невеста Агапова. Недавно об этом шла речь. Агапов сказал, что у него никого нет. Пожалуй, и лучше.

Пишу я вам потому, что кто-то там, дома, должен почтить память бойца.

Почтите вы.

В ночь на 4 февраля я был назначен в разведку. Агапов добровольно вызвался мне в помощь.

Мы были сутки во вражеском тылу. Дело было опасное.

Нас обнаружили, когда мы возвращались обратно. Поднялась тревога. Агапов был ранен раньше меня. У меня были важные сведения, надо было доставить командованию. Я упал в канаву и лежал притаившись. Я видел — немецкие патрули схватили Агапова. Был ранен и я: кусты простреливались. Я не мог ничем помочь ему.

Уважаемая М. Строгова, не знаю даже вашего имени. Агапов был честным товарищем. Никогда не забуду его.

Пишу с дороги: эвакуируют в госпиталь. Вылечат — возвращусь в строй, отомщу!"

Глава 38

Маша до рассвета просидела в кресле.

Было холодно, она не встала взять платок. Она положила голову на валик и неподвижно сидела.

Придет когда-нибудь утро? Что утро!