Юность науки

Нигде «век буржуазного богатства» не проявлял себя с таким цинизмом и вместе с тем с таким лицемерием, как в Англии. Нигде «равенство и братство» не оборачивалось таким издевательством над народом. Чудовищная нищета среди неслыханного богатства. Фактическое бесправие под сенью британской свободы и конституции. Вопиющее невежество рядом с быстрым развитием наук. Такова Англия первой половины XIX в.

Деньги становились единственной и всеобъемлющей связью, объединяющей людей в обществе. Человек ныне расценивался только с точки зрения, есть ли у него капитал и каков размер этого капитала. Бедняк, который еще 50 — 100 лет назад был множеством уз связан с землей отцов, который мог в последней крайности рассчитывать на помощь общины, иной раз на покровительство лендлорда, ныне не был связан ни с чем и не мог ни на что рассчитывать. Он был теперь пролетарием, единственное достояние которого — рабочие руки, а единственный источник существования — продажа этих рук капиталисту.

Фабрикант для пролетария — безликая гнетущая сила капитала, пролетарий для фабриканта — живая машина, орудие для извлечения прибыли. Их «человеческие отношения» сводятся к еженедельной выплате заработной платы, в крайнем случае к благотворительности, отвратительное ханжество которой могло тогда казаться чуть ли не чертой английского национального характера.

Капиталисты требовали и добились полной свободы эксплуатации рабочих. «Анархия плюс констебль» — так назвал эту систему Томас Карлейль, который был в первую половину своей деятельности страстным критиком буржуазных порядков. Он подразумевал, что государство предоставляет капиталистам полную свободу делать деньги и конкурировать между собой, как им заблагорассудится, но выполняет функцию охраны этой «свободы» и частной собственности с помощью полиции.

Тому же Карлейлю принадлежит знаменитый ярлык, наклеенный им на политическую экономию: dismal science (мрачная наука). Что он имел в виду? Во-первых, рикардианская политическая экономия, как мы знаем, была начисто лишена всякой сентиментальности. Она не делала секрета из тяжелого положения рабочих, но считала его естественным. Во-вторых, смыкаясь по этой линии с Мальтусом, она видела главную причину бедности в извечном разрыве между населением и природными ресурсами и потому мрачно смотрела на будущее.

Но для английских толстосумов политическая экономия вовсе не была мрачной наукой. Они думали, что основанная Смитом и Рикардо наука должна помочь им найти способы более быстрого обогащения. Популярность понимаемой таким образом политической экономии принимала юмористические формы. Мария Эджуорт рассказывает, что в 20-х годах в лондонском дамском обществе стало очень модно говорить на темы политической экономии. Богатые леди, нанимая гувернанток, иной раз требовали, чтобы те обучали их детей Этой науке. Одна гувернантка, которая считала, что она вполне достаточно вооружена знанием французского, итальянского, музыки, рисования, танцев и т. п., и была ошеломлена этим требованием, поколебавшись, ответила: «Нет, мэм, я не могу сказать, что я обучаю политической экономии, но, если вы считаете нужным, я попытаюсь изучить ее».— «О нет, дорогая, если вы не обучаете этому, вы мне не подойдете».

Английской буржуазии была нужна философия, которая прямо подпирала бы «науку об обогащении». Такой философией явился утилитаризм в этике и позитивизм в гносеологии (теории познания).

Отцом утилитаризма был Джереми Бентам. Бентамов утилитаризм (философия пользы, от латинского utilitas) исторически связан со взглядами на природу и поведение человека, которые развивали Гельвеций и Смит. Человек по природе своей эгоист. Суть всякого решения, в том числе экономического, заключается в том, что он мысленно сопоставляет связанные с ним плюсы и минусы (удовольствие и страдание, пользу и ущерб), стремясь максимизировать первое, минимизировать второе. Наибольшего успеха он достигает, когда делает выбор свободно и разумно. Задача общества, государства, законодателей состоит в том, чтобы создавать для этого возможно благоприятные условия. Общество только сумма индивидов. Чем больше будет польза, удовольствие, счастье каждого, тем больше будет «совокупное счастье» в обществе. Бентам выдвинул пресловутый лозунг — «наибольшее счастье для наибольшего числа людей». Из этой философии вытекал полностью усвоенный буржуазной политической экономией принцип индивидуализма: каждый за себя в конкурентной борьбе. Капиталист должен иметь возможность свободно покупать, рабочий — продавать рабочую силу. Предполагается, что они заключат эту сделку так, чтобы взаимно максимизировать свою пользу.

Эта идея «человека-счетчика» через несколько десятилетий была воспринята субъективной школой в политической экономии. Ведь для нее главная экономическая проблема — это сравнение степеней удовлетворения от потребления человеком различных товаров, сравнение полезности зарплаты с «антиполезностью» (тягостью) труда и т. п.