Юность Пикассо в Париже

Прошло почти две недели с тех пор, как произошел неприятный инцидент с Анной. Пабло очень редко видел Карлоса: тот вставал намного позже, чем Пабло начинал писать, и даже пропускал завтрак, состоявший обычно из хлеба, сыра, оливок и, когда они могли себе это себе позволить, фруктов. Затем Карлос праздно прогуливался по бульварам и лабиринтам улиц вместе с Анной, которая настаивала на том, что будет показывать ему Париж.

Возможно, девушка была не так глупа, как считал Пабло, но он не очень-то доверял ей, подозревая, что она нажалуется на него Карлосу. Конечно, Анна должна была понимать, что Карлос не поверит ей: он никогда не сомневался в любви и верности своего давнего и самого задушевного друга. Так что ей требовалось найти другое оружие, чтобы сразиться с Пабло.

Как бы то ни было, день выдался настолько прекрасным, что не стоило задумываться о таких вещах. Друзья уже подходили к долгожданной выставке, о которой шло много разговоров.

Внезапно Карлос остановился. Он явно был в приподнятом настроении. Серьезно посмотрев на друга, он сказал:

– Когда я стану знаменитым, я куплю большую виллу для Анны и наших детей.

Пабло искоса недоуменно взглянул на Карлоса.

– Детей? Господи, о чем ты говоришь?

– Я попросил Анну выйти за меня замуж, – с улыбкой объявил Карлос. – По-моему, мы – прекрасная пара. А ты как думаешь?

– Я думаю, ты сошел с ума, мой друг. У тебя за душой ни гроша, так с чего ты взял, что в состоянии содержать семью?

Пабло грозно схватил Карлоса за воротник и повернул его к себе лицом.

– Черт побери! Да не будь же таким дураком!

– Дураком?

– Да, идиотом. Что это нашло на тебя? Как ты мог позволить какой-то маленькой потаскушке вскружить тебе голову? Ты разве не помнишь, зачем мы приехали в этот «Город Света»? Ты ослеп, ты не видишь правды? Ты думаешь, эта глупая девчонка любит тебя, а она любит только себя. Она – твоя погибель, дружище. А как же наши мечты о том, чтобы произвести революцию в искусстве? Говорю тебе, она никогда не поймет твою цыганскую душу, твою страсть: она на это не способна.

Внезапно Пабло замолчал, у него заколотилось сердце при виде ужаса, который отразился на лице его друга: так больно того ранили эти слова.

Тем не менее, Карлос понимал, почему Пабло так зол.

– В чем дело, дружище? Ты боишься, что потеряешь меня? Я думаю, на тебя начинает действовать твоя встреча с Волларом. Что же с тобой будет, когда придет слава? Ты и в самом деле думаешь, что я тебя брошу? Я знаю, что ты и Анна по-разному смотрите на некоторые вещи, но, поверь мне, ты ее тоже полюбишь – со временем… Она дарит мне счастье, Паблито, разве этого недостаточно?

– Прости, – сказал Пабло и отпустил воротник Карлоса. – Давай не будем больше спорить. Мы слишком давно дружим. Идем же, нам нужно многое посмотреть.

Друзья остановились перед входом в большой выставочный зал. Надпись на огромных дверях гласила: «Всемирный Выставочный Зал – Выставка Столетия, 1900 год».

Они вошли в огромное здание и из вестибюля направились в помещение, куда свет проникал через окна в крыше. По залу бродили зрители и знатоки искусства в темных костюмах, галстуках и цилиндрах; поодаль квартет играл легкую классическую музыку.

На больших панелях, разделявших пространство, словно ширмы, на отдельные секции, были выставлены картины известных современных художников.

Пожилой седобородый господин в цилиндре стоял перед картиной Сезанна. Он вынул лупу, чтобы получше рассмотреть работу. Какой-то нетерпеливый маршан заметил его и ощутил запах денег. Чуя добычу, он взволнованно потирал руки.

– Согласитесь, прекрасная работа! – сказал маршан. – Всего сто двадцать франков – и она ваша…

Пабло и Карлос увидели, что происходит, переглянулись и подошли поближе, чтобы послушать.

– Сто двадцать франков? Какая мерзость! – воскликнул старик, кипя от негодования. Он опустил свою лупу. – И это вы называете искусством?

Пабло, не желая упускать случая, перебил пожилого господина:

– Простите, месье, но что вы называете настоящим искусством?

Старик бросил взгляд на картину.

– Определенно, не это барахло.

Пабло мысленно усмехнулся.

– А я-то думал, что любая работа, созданная художником, это искусство.

– Вздор! Что за ужас творится с людьми в наши дни! Вы не отличаете хлама от настоящих шедевров.

Пабло вновь обратился к старику:

– И что же вы считаете шедеврами?

– Работы Микеланджело, Караваджо, Тициана. Вот это искусство, месье! – убежденно воскликнул седобородый. Он постукивал кончиком трости по полу. – Живопись эпохи Возрождения!

Прохожие останавливались послушать горячий спор.

– А знаете ли вы, что в эпоху Возрождения средневековые живописцы считали работы этих художников мусором?

– Ха! И что это доказывает? – проворчал недовольный старик.

– Это доказывает, что люди никогда не бывают готовы принять новые идеи или, как в этом случае, новый взгляд на мир.

Пабло указал на аналитический пейзаж Сезанна, чтобы обосновать свою точку зрения.

– Мы водим деревенский пейзаж с горой, как бы геометризованной и разбитой на отдельные грани. Это называется «смещением» или «взаимопроникновением» объектов.