Юность разбойника

Быстро запрягли лошадей в плуг, начали окучивать. Ергуш погонял, Томаш шел за плугом.

Прошел мимо с овцами Палё, помахал Ергушу. Увидел — занят приятель делом, скрылся за пригорком. Не хотел мешать.

Солнце близилось к вершинам, когда появилась крестная с корзинкой на спине. Сгорбившись, с трудом взбиралась она в гору. Принесла им две большие миски картофельных оладий, хлеба, сала и полный кувшин кислого молока. Томаш сейчас же пустил лошадей на траву; даже от плуга не отпряг — так спешил есть.

— Ну, каково работается? — с улыбкой спросила крестная.

— Хорошо! — ответил Ергуш, загребая оладьи деревянной ложкой.

Томаш глянул на него исподлобья — будто кулак показал.

О выходке Эржи ни слова не было сказано.

НА ПАСТБИЩЕ

Крестная принесла маме муки и сала.

— Ты парня-то пришли, — сказала она, — он нам поможет. Работать научится…

Ергуша не было дома. На рассвете ушел с Хвостиком — гнать Рогачку в стадо. С тех пор не возвращался.

— И не знаю, где его носит, — жаловалась мама. — Совсем от дома отбился.

А Ергуш, обутый в старые башмаки, отправился вместе с Палё Стеранкой в горы. Взял с собой Хвостика — пусть побегает. Будет скотину заворачивать.

Травы стало мало, овцы давали меньше молока — доили их теперь только утром и вечером. Поэтому они оставались на пастбище целый день. Палё нес в рукаве обед — хлеб да сало. Всю еду он предложил Ергушу; как бы тот не проголодался, а сам-то он обойдется. Ергуш поблагодарил, не принял.

— Коли мы уже вдвоем, — сказал Палё, — то можно пойти на Загробы. Один-то я бы не справился, овцы разбегутся. А там хорошее пастбище, и птиц много.

Погнали стадо не через Ямки, а напрямик, по крутым Межам, что над кладбищем. Дорога вела вдоль длинного, узкого сада. Выше поднималась округлая вершина Загробов — в густой шубе орешника, кизила и грабов. Крутая вершина, неприступная. Там, под кустами, растет чернушка и высокая, по колено, трава.

Овцы и козы разбрелись по кустарнику; не блеяли, голоса не подавали, недосуг был: не пастбище, а пир настоящий. Хвостик бродил где-то возле них.

— Время есть, можно передохнуть, — сказал Палё, когда они поднялись до того места, где кончался сад.

Сели в холодок под дощатым забором. За забором что-то хрустело, шуршало. Заглянули в щелку — а в саду заяц, большой, длинноухий! Угощался одуванчиками, чахлым клевером, ушами поводил.

— Лови! Держи! — изо всей силы закричал Палё.

Перескочили забор, погнались за зайцем, а тот шмыгнул через сад — только его и видели: ушел на Загробы.

В саду — никого. Таинственная тишина. Холодок щекочет спину, слух и зрение обострились. Приятное беспокойство охватывает. Надо молчать, переговариваться знаками. Двигаться бесшумно, как тень.

Деревья старые, корявые. Мохом поросли, лишайником. Одни уже высохли, в других дупла. На яблоне, склонившейся с откоса, чернеет дыра. На высоте трех метров. Края у дыры чистые, отшлифованные. Что бы в ней могло такое быть?

— Может, птицы там? — шепнул Палё Стеранка. — Если дупло чистое, без паутины, то в нем могут жить птицы…

Он пошел по стволу яблони, как по тропинке: ствол-то совсем наклонился, вбок торчит. Лег Палё на живот, приложил ухо к дыре. Послушал, посмотрел, и вдруг краска сбежала с его лица — так он испугался.

— Змея! — испуганно крикнул он, соскальзывая вниз.

Пошел Ергуш. Лег, прислушался, пригляделся. Сунул руку в дупло…

— Что ты делаешь! — еле выговорил Палё. — Ужалит!

Ергуш, улыбаясь, вытащил руку, а в руке у него коричнево-пепельная странная птица. Вертит головой, смотрит на Ергуша испуганно, как будто хочет сказать: «Нет, не по мне это…»

— Вертишейка! — обрадовался Палё. — Вот шельма! Шипит, как змея!

Осмотрели птицу, погладили, выпустили. Заглянули в дупло — в темноте белеют пять яичек.

— Уйдем. Может, вернется, — посоветовал Палё.

Ушли в конец сада, легли под забор, не спуская глаз с дупла на яблоне. Вертишейка скоро прилетела, села около дупла, огляделась, голову повернула. Наверное, хотела шепнуть: «Нет их тут, нет их тут…» Нырнула в дыру.

— Не тронем ее, — сказал Ергуш. — А то гнездо бросит.

Посреди сада стояла деревянная будка. Что в ней может быть? Перед будкой — огород. Картошка, фасоль, капуста прозябали в тени деревьев. Над огородом склонилось под тяжестью плодов грушевое дерево. Желтые груши, продолговатые, как оселки, висели гроздьями. Самые зрелые попадали наземь.

— Спелые груши! — прошептал Палё.

Подкрались тихонько, осторожно, как тень. Попробовали. Замечательные груши!

— Я влезу на дерево, потрясу, — сказал Ергуш и мигом взобрался на грушу.

Самые лучшие висели на верхушке. Надо было залезть на верхнюю ветку, да осторожно, чтобы и сучка не обломить. Тряхнуть слабо, чтоб зеленые не упали… Еще немножко…

Скрипнула дверь в будке. Выбежала оттуда старая женщина с граблями.

— Идут! — закричал Палё — и давай бог ноги.

Ергуш ощутил, как каждая жилка его налилась неведомой силой, от которой напряглись все его мышцы. Наверное, когда-то он был птицей, он знал это! И теперь в нем проснулась та, давняя, птица. Прыгнул, руки раскинул, полетел…

— Иисусе Христе! — испуганно закричала старая женщина.