Юность Жаботинского

Теперь она в лодке минутами сходила с ума: скакала по всем перекладинам, садясь на плечи гребцам и раскачивая плоскодонку так, что Нюра с Нютой взвизгивали; завидя вдали малорослый пароход «Тургенев», решила «обрезать ему нос» – вырвала у Самойло руль и провела эту операцию так удачно, что с корабельной рубки понеслась хоровая ругань, впрочем, Самойло сидел рядом с нею на корме и следил, прищуря глаза, и ясно было, что при надобности он перехватит руль и спасет ситуацию. После этого подвига она ушла на нос, свернулась там колечком и долго молчала, глядя на закат. Потом взяла урок курения у одного из студентов – женщины в Одессе тогда еще не курили, и много веселья было по поводу того, что у студента на крышке портсигара внутри, так что видел каждый, кто выпрашивал у него папиросу, оказалась надпись: «Кури, сукин сын, свои».

Тем временем второй студент поддразнивал Нюру и Нюту, уверяя, что обе они тайно влюблены в Марусиного брата Сережу: «поровну, конечно». Их записки к нему, говорил студент, начинаются так: «Родной наш…», и одну строку пишет мать, а следующую дочь.

– Это не нужно, – отшучивались Нюра и Нюта, – у нас один почерк.

Но Зеэв с удивлением заметил, что обе слегка – «поровну» – порозовели. Впрочем, это мог быть и просто отблеск заката: небывалой красоты развернулся в тот вечер закат. Гребцы бросили грести, лодка даже не покачивалась. Кто-то вздохнул:

– Хороши у Господа декораторы.

После этого Нюра с Нютой, женщины образованные, рассказали историю из французского сборника легенд. Жил-был рыцарь, у которого отроду не было сердца, но знакомый часовщик сделал для него хитрую пружину, вставил в грудь и завел раз навсегда. Рыцарь с пружиной вместо сердца ездил по дорогам и защищал вдов и сирот, в крестовом походе спас самого Бодуэна, графа Фландрии, увез из терема, охраняемого драконом, прекрасную Веронику и обвенчался с нею в соборе – отличная была пружина. А после всего, покрытый славой и ранами, разыскал он того часовщика и взмолился Христа ради: да ведь я не люблю ни вдов ни сирот, ни святого гроба, ни Вероники, все это твоя пружина, осточертело: вынь пружину!

Второй белоподкладочник придумал кораблекрушение. Только трое спаслось на необитаемом острове: мичман и две пассажирки («второго класса», прибавил он ехидно), мать и дочь. На острове обе дамы влюбились в мичмана («поровну»), но, будучи «адски благовоспитанны», и помыслить не могли ни о каких вольностях. И вот случилось два чуда: во-первых, оказалось, что на том острове законом разрешается многоженство, а во-вторых – когда мамаша однажды хорошенько помолилась Богу, Бог сжалился: ее дочь перестала быть ее дочерью и стала ее племянницей, и так далее.

Он очень забавно рассказал эту чепуху. Снова ли зарумянились Нюра и Нюта, уже не было видно: быстро темнела ночь, пока еще безлунная. Только звезды светили так, что гладкая вода, полная фосфора, при каждом всплеске весла рассыпалась гроздьями хрустального бисера.

Следующим рассказчиком был Зеэв.

– Я расскажу не ерунду, а правду, – объявил он. – Когда я был в третьем классе, потрясающее впечатление произвели на меня и товарищей две строчки из оды Антиоха Кантемира «Уме недозрелый»: «Румяный, трижды рыгнув, Лука подпевает: “Наука содружество людей разрушает”». Мы учредили тайное «Содружество румяного Луки», оккупировали одну долинку, вон там, на Ланжероне, и окрестили ее «Республика Лукания». Построили там крепость из наворованных кирпичей, зарыли в землю жестянку из-под чаю Высоцкого – то был наш секретный почтовый ящик, в нем хранилась наша полуподпольная газета «Шмаровоз» с приказом по Министерству народного просвещения: «заменить греческий язык латинским, а латинский греческим»…

Но аудитория не поверила в Луканию, Зеэв стал обиженно показывать им пальцем в ту сторону, где ночь сокрыла берег Ланжерона, и божился, что и теперь еще может найти ту долину и даже предъявить уцелевшие огрызки крепости…

Вдруг Маруся откликнулась:

– Покажете мне? Еще сегодня ночью, на обратном пути? Я домой пойду с вами.

После этого была очередь Самойло рассказывать, и он внес свою повинность скупо и кратко:

– Жила была одна девушка, и постоянно любила играть с огнем, вот и кончилось тем, что обожглась ужасно больно. Всё.

Даже при свете звезд Зеэв разобрал, что Маруся высунула ему язык. И тут же вскочила, стала во весь рост на носу закачавшейся лодки и заявила:

– Теперь я. Жила-была одна девушка и любила играть с водою, и однажды была чудесная ночь на море, и она решила купаться прямо с лодки. Мальчики, не сметь оглядываться! Самойло, убирайся с кормы и сядь спиною.

– Вы… не простудитесь? – робко спросила Нюра, мать Нюты, а больше никто ничего не сказал, даже Самойло молча пересел и закурил папиросу.