Ришар, будучи превосходным садоводом, занимался прививкой шиповника и плодовых деревьев. Все мы окружили его и наперерыв осаждали вопросами относительно этой общеупотребительной в садоводстве операции, которая тем более поражает своими результатами, что в сущности очень проста. Но я ошибся, сказав, что все предлагали ему вопросы: Жорж ни о чем не спрашивал, но внимательно слушал и с любопытством следил за отцом, когда последний на деле объяснял теорию прививки деревьев. Вся процедура ее совершилась на наших глазах, и все последствия, которые она может иметь, были нам выяснены. Ришар изложил нам теорию скрещивания различных пород растений и сообщил много любопытного о симпатиях в их взаимных соотношениях. Он сделал исторический очерк этого важного вопроса, начиная с древних времен до новейших изысканий наших ученых садоводов. При этом Ришар не упустил случая объяснить нам изумительные явления в жизни растений, незаметные для людей несведущих в ботанике; он обратил наше внимание на аналогию в обращении соков растений с кровообращением у животных, на каждодневный и каждогодний сон растений, на их дыхание и прорастание, на рост ствола кверху при противоположном направлении роста корней, на разнесение семян ветром, на образование древесинных слоев, на болезни и смерть растений. По мере того, как Ришар вводил нас в интересные тайны растительного мира, полного чудес, все мы приходили в восхищение, и только Жорж не прерывал молчания. С видом глубокой задумчивости он следил с напряженным вниманием за отцом в продолжение его любопытных объяснений. По окончании разговора, братья пошли играть на террасу, а Жорж, задумчивый и молчаливый, ушел в чащу леса, примыкающего к саду. Полчаса спустя, гуляя с Ришаром по террасе, я увидел Жоржа, который выходил из лесу и направлялся к нам быстрыми шагами. Глаза его блестели оживлением, и он, казалось, освободился от тяжелых мыслей, в которые еще так недавно был погружен.
— Папа, — сказал он решительным тоном, останавливаясь в двух шагах от нас, — папа, послушай!
— Говори, мое милое дитя, я слушаю; ты наверное хочешь сообщить мне что-нибудь приятное? — спросил отец.
— Я хотел бы быть садовником, если ты ничего не имеешь против этого, — ответил Жорж.
— Садовником? — переспросил отец.
— Да, папа. Ты согласен? — спросил еще раз ребенок с лихорадочным нетерпением.
— Я не отказываю, — отвечал отец, — потому что я был бы очень счастлив, если бы кто-нибудь из моих сыновей сделался искусным садоводом. Но прежде чем решиться на это, подумал ли ты, что садоводу недостаточно уметь выполоть грядку, обрезать или привить дерево: садовод должен иметь основательное и всестороннее образование.
— Я об этом думал, — сказал Жорж. — Я потому хочу быть садоводом, что желаю сам узнать все то, о чем ты нам рассказывал. Я хочу видеть все это каждый день собственными глазами. Это так прелестно!
— Хорошо, я окажу тебе полное содействие в достижении цели, но ты с своей стороны должен обещать мне заниматься так, чтоб приобрести необходимое ученому садоводу образование. Например, для знакомства с классификацией растений ты должен будешь изучать латинский язык, к которому до сих пор относился с большим пренебрежением.
— Теперь уж я пренебрегать им не буду, ты увидишь! — сказал Жорж.
— География, в которой ты всегда хромаешь, знакомит нас с положением страны относительно широты и долготы и дает садоводу понятие о климате, что необходимо для выращивания экзотических растений.
— Я буду прилежно заниматься географией.
Одним словом, Жорж не испугался трудностей, а отец, уважавший все профессии, сближающие человека с природою, не мог не одобрить намерений сына; но так как Жорж обязан был своим решением случайному обстоятельству, то это навело меня на размышления о том, какое влияние имеют иногда на участь человека обстоятельства, которые по-видимому должны были бы пройти совершенно бесследно.
Воспользовавшись этой мыслью, я вечером объявил моим маленьким слушателям, что беседа наша будет иметь предметом вопрос: от каких причин иногда зависит призвание человека?
За 400 лет до Рождества Христова греки собрались в Элиде на берегах реки Алфея для празднования олимпийских игр — национального празднества, о котором ни одно из наших новейших празднеств не может дать ни малейшего понятия. «Не ищите на небе звезды, которая была бы ярче солнца, — говорит греческий поэт Пиндар, — а среди человеческих празднеств не ищите чего-либо великолепнее олимпийских игр».
Учреждение олимпийских игр греки приписывали своим богам; игры эти имели религиозное и общественное значение, и потому бесконечное число зрителей стекалось на них. Различные греческие племена принимали участие в них в лице своих лучших представителей, которые употребляли все усилия к тому, чтобы выказать в самом благоприятном свете свое родное племя.