Юные годы медбрата Паровозова

Я перечитал свой текст, и мне жутко все понравилось. В моем опусе происходящее было куда более динамичным и остроумным и уж точно более понятным, чем в оригинале. Действительно, когда ты четырнадцатилетний школьник, попробуй тут врубись в занудный сон Святослава, над которым в тереме златоверхом что-то треснуло в крыше, да еще вороны, каркая, летят с моря к Оболони, да еще какое-то “синее вино, с горем смешанное”.

Я даже немного поржал, потому как у меня Святослав смахивал на старика-маразматика, Игорь вышел явным недотепой, а злодеи половцы и вовсе шпаной из подворотни.

Когда настал понедельник и Татьяна Ивановна предложила самому смелому из нас выйти и зачитать свое творение для коллективного разбора, я, нисколько не сомневаясь, прошел к доске. Почувствовал, что наступают мои пятнадцать минут славы.

Но увы! Смешки были жидкими, авангардные литературные изыски не нашли отклика у одноклассников, а что касается Татьяны Ивановны, то она меня просто четвертовала. Помимо того что я был обвинен в покушении на гордость отечественной словесности, обнаружилась тавтология, синтаксические ошибки и явно слабое раскрытие темы. И как итог – жирная тройка в журнал.

Больше сочинений я сам никогда не писал, даже не пытался, начав с энтузиазмом пользоваться шпаргалками. Это полностью отучило меня выражать свои мысли на бумаге, зато никто не обвинял в отсутствии литературных способностей. А те шпаргалки, которые я принес сегодня на экзамен, были с историей. Их написала тетя Юля, и, кажется, бабушка Люда тоже руку приложила.

Они включали около тридцати самых распространенных тем. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Толстой, Горький, Фадеев – в общем, настоящая палочка-выручалочка. Уникальность этих шпаргалок состояла в том, что написаны они все были по единому шаблону. Специально, чтобы даже такие неспособные, типа меня, поняли алгоритм правильного написания сочинения. Фразы простые, пунктуация понятная. А главное, ими уже воспользовалась куча народу, в том числе и я неоднократно, причем ни разу никто не получил двойку и на экзаменах всегда присутствовала хоть одна из тем.

Первой же обнародованной темой из конверта стала “Гражданственность лирики Пушкина”. Отлично, Пушкин – это хорошо, Пушкин – это здорово! Во-первых, цитаты даже дефективные наизусть помнят, а во-вторых, Пушкин у меня в левом кармане первым лежит.

Я осторожно вытащил крохотный листочек, положил его под черновик и начал сдувать. Одним глазом сдуваю, а вторым “секу поляну”, потому как человек пять надзирателей ходят по рядам, ловят момент, чтобы броситься на жертву. Мои предосторожности лишними не были, за первый час двоих взяли с поличным и с позором вытурили. Раньше обычно не выгоняли, а просто делали отметку на листе. Но в этом году все более чем строго.

Я уже почти все перекатал со шпоры на черновик, оставалось несколько предложений, и тут ко мне сзади неслышно подошла лаборантка. Шпаргалка по-прежнему лежала под черновиком. Лаборантка, симпатичная девушка лет двадцати пяти, склонилась надо мной и напомнила:

– Вы не забудьте и на черновике число проставить сегодняшнее, на титульной странице, вот здесь!

И вдруг потянула лист на себя, чтобы показать где! Катастрофа! Сейчас она увидит под ним крохотную бумажку с текстом, меня вытолкают взашей и все пойдет прахом! Какого черта не убрал шпаргалку раньше! Ведь финальные предложения я помнил наизусть! Но привитый с восьмого класса страх перед самостоятельным творчеством не позволял полагаться на память. Пронеси, Господи!

Я взялся за углы черновика обеими руками, отбросив ручку. Лаборантка тянула, я не уступал. Наконец мы встретились взглядом. Я прочитал в ее глазах удивление, а она в моих уж не знаю что, но вдруг взяла и отпустила. Вздохнула, чуть заметно покачала головой и пошла к другому абитуриенту. И конечно же все поняла.

Когда начали сдавать работы, я уходил где-то в серединке. Мой путь пролегал мимо длинного стола, за самым дальним концом которого сидела та симпатичная лаборантка. Не успел я поравнялся с ней, как она почти шепотом произнесла:

– Ну что, Моторов, великий химик, сверились с текстом?

Я благодарно ей улыбнулся и пошел на выход. Значит, ей удалось посмотреть в мой экзаменационный лист. Интересно, почему не заложила? Мою пятерку по химии она, судя по всему, увидела уже потом. Наверно, я в этом пиджаке эффектно выгляжу. Точно, я сейчас со своим загаром очень даже ничего.

Через два дня, как нам и было велено, я приехал выяснить, нет ли меня в списке двоечников. Скорбный перечень обычно вывешивали у входа в корпус. Хотя мне представлялось, что все возможные двойки уже поставлены на химии.

Накануне дежурство было зверское – ни присесть, ни покурить. А так как нам сообщили, что список будет вывешен после десяти, я решил утром забежать домой позавтракать, благо путь теперь был короткий, всего пятнадцать минут от двери до двери. Но, приехав, почувствовал, что меня сморило. Ладно, думаю, посплю часок-другой, а там поеду, вердикт узнаю.