Юный свет

– Поглядите-ка, он хочет вернуть. Что за паинька! Но от воровства так просто не избавишься. Тут еще полиция должна свое словечко сказать.

– Но я же ничего не сделал!

Опустив головы, Марондесы стояли перед полкой у стены, где обычно заполняли лотерейные билеты. Продавщица из овощного отдела положила перед ними тетрадь, Франц что-то в ней написал, а я показал на Карла, который слизывал остатки шоколада с губ.

– Это он засунул их мне за пазуху. Я случайно проходил мимо, а он схватил меня и…

– Ну, хватит!

Кассирша нахмурила лоб, ее взгляд приобрел металлический блеск.

– Мало того, что ты воруешь, ты еще и своих друзей подставить хочешь. Ты, пожалуй, самый гадкий из всех. Твое место в исправительном доме.

От волнения мои пальцы стали влажными, бумажный пакет с луком размяк. Обеими руками я прижимал его к груди.

– Почему же… – Пот заливал мне глаза. – Я никого не подставляю. Но вот моя мать больна, у нее желчные колики, и кровообращение, и все такое, а если сейчас еще и полиция… тогда она, я имею в виду, ее должны оперировать, а если из-за меня у нее будут проблемы, тогда может случиться так, что она… Я же ведь ничего не сделал.

Она горько усмехнулась.

– Правда? Раньше надо было думать, дружок. Будь у меня такие дети, у меня тоже заболел бы желчный пузырь.

Ученик ухмыльнулся. Когда я провел локтем по глазам, пакет окончательно разорвался, три луковицы покатились по полу. Я наклонился за ними, сунул их в карманы штанов. А четвертая укатилась далеко под упаковочный стол, так что добраться до нее было трудно. Точнее сказать, она лежала между колесиками крутящегося стула кассирши, так что мне пришлось лечь на живот и протянуть руку сквозь пучки пыли. В это время кассирша пошевелилась. Я отдернул руку, оставив луковицу, иначе мне пришлось бы тянуться через ее ногу с крашеными ногтями.

Женщины что-то бормотали, я не разобрал слов, и вдруг я услышал звук, вернее писк, как будто издалека, но все же где-то рядом, будто внутри меня. Открылась дверь, серые пучки, поблескивая белыми ворсинками, зашевелились, закружились вокруг себя, и я закрыл глаза, что только усилило ощущение головокружения. Когда я встал, ученик смеялся, а у меня перед глазами плясали черные точки. Карла и Франца уже не было. Кассирша достала из кармана шариковую ручку.

– Ну, хорошо, поскольку это в первый раз, мы не будем заявлять в полицию. Но письмо от дирекции магазина придет.

Она раскрыла передо мной тетрадь, в которой были записаны имена других. Она указала мне на пустое место.

– Пиши свой адрес, только разборчиво!

Я поблагодарил, шмыгнул носом, вытер руку о штаны. Пот капал на бумагу в клеточку, и лишь когда я уже закончил, я увидел, что Марондесы выдали себя за Крюгеров. И улица, на которой они согласно записи жили, тоже не соответствовала действительности. Я оставил ручку в тетради и поблагодарил еще раз, а кассирша пытливо посмотрела мне в лицо. Она уже не казалась мне такой суровой.

– Исправляйся, парень, слышишь?

Затем она положила передо мной недостающую луковицу.

– Ладно, – ответил я и вышел на улицу.

Мужчина наклонился, просунул крепежную опору как можно глубже в пробуренную скважину и подставил под нее гидравлическую стойку. То же самое он проделал и с другой стороны, укрепив крепеж распорками, и, пятясь, выполз назад. В очистном забое, ведущем к вентиляционному стволу, который ему еще предстояло пробить, он неожиданно наткнулся на уголь – антрацит. Здесь внизу было жарко, больше тридцати градусов, но поскольку забой имел высоту всего лишь метр сорок, он не мог снять толстую куртку, боясь поранить спину и плечи. Идти, согнувшись, было труднее, чем ползти, и тогда он наглухо застегнул нарукавники, два раза обернул вокруг себя шланг подачи сжатого воздуха и пополз, толкая перед собой тяжелый отбойный молоток, к углю, на его черный блеск, посверкивавший в свете лампы серебром.

Он расцарапал ладони в кровь о стенки забоя и острые края угольного пласта, но все же подтянулся поближе и, поменяв направление света лампы, какое-то мгновение наблюдал, как кровь перемешивается с пылью. Потом он вытер руки о куртку и достал из кармана кожаные перчатки. Чем ближе подбирался он к углю, тем ниже опускался над ним висячий бок пласта. Края кромки и острые конические шипы царапали шлем, пыль и мелкие камушки сыпались за шиворот.

Добравшись до горизонтальной выработки, он размотал шланг, открыл вентиль и поднял пневматический молоток. Щелчок, и пика встала на место. Он уперся острием в выступ, положил пальцы в углубление на рукоятке и нажал на пуск. Раздался оглушительный грохот, зубы поначалу залязгали, отбивая дробь. Порода немного подалась вбок и отвалилась. Тотчас же посыпался мергель, и чем сильнее мужчина давил на пласт, тем плотнее становилась пыль. Вентиляция никуда не годилась.