Читаем Юный свет полностью

– Ты все неправильно делаешь. Только зря силы тратишь. Тут надо одним рывком, а не по полу возить.

Черная жесть ведра уже продырявилась, нежно рассеиваясь, в дыры светило солнце, и я кивнул, хотя и не понимал, что он имеет в виду. Я снова приставил край ведра к куче угля.

– Боже мой, да нет! Вот так как раз и не надо. Откинь ручку назад и набирай с размаха, а не пригоршнями. Это же так просто.

Он отложил в сторону табакерку, нагнулся надо мной, крепко взял мои руки в свои. Болтающиеся концы лямок щекотали мне шею.

– Так… Подналегли! Видишь?

Один рывок, и оно было полное, это квадратное ведро, но от напряжения у меня задрожали колени, как бы не завалиться на уголь.

Я дышал парами изо рта Горни.

– Ну, получилось же.

Когда мы выпрямились, он выпустил ручку ведра, и внезапная тяжесть отбросила меня в сторону. На миг я ощутил ушами голую кожу его плеча. Он скользнул по мне взглядом сверху вниз и насмешливо усмехнулся.

– Да ты еще совсем юнец. У кого крепкие икры, у того и мускулы на руках тоже будут сильными. Ты кем хочешь быть?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Может, горняком? Как отец.

– Да брось ты… – Он поправил подтяжки. Потом взял табакерку и вышел. – Не будь дураком!

Дверь он оставил открытой. А я все же выбросил пару кусков угля назад в кучу. Иначе мне ведра было не поднять. Потом я задвинул на место ящик в старом буфете и, когда уже шел по проходу на выход, увидел, как господин Горни сидит в прачечной на корточках и опускает шланг в таз с водой. Позади него у стены стоял дамский велосипед.

– Юлиан? – Он не отрывал глаз от работы. – Что я еще хотел тебе сказать: в проходе кругом разбросаны игрушки. Эти твои маленькие машинки. Подбери их, пожалуйста, хорошо? А то вдруг кто наступит на них и так навернется… Это может дорого обойтись. Вам что, общие правила совместного проживания в доме не преподают?

– Ну, как же, как же. Но это не мои машинки. Уже не мои. Я их подарил маленькому Шульцу.

Горни удивленно взглянул на меня.

– Что? Ты подарил весь свой набор автомобилей? Зачем?

– Ну, да… Не знаю зачем. Просто так.

– Но их же было много, ведь так? Целая коллекция. И ты так просто ее отдал? У вас что, денег некуда девать?

Я усмехнулся.

– Да нет, только не это. Но они все равно уже старые. На пожарной машине я вон даже царапины лаком для ногтей закрасил.

– Ага, – он прищурил один глаз, – ты считаешь, маленький Шульц милое такое дитя?

– Кто, он? Ох… ну, в общем он паренек что надо. Когда мы играем в карты, он никогда не жульничает. А потом, у него всегда хорошее настроение.

Господин Горни кивнул.

– Милый оболтус, так правильнее было бы сказать. – Он снял с полки новый шланг и стал его разматывать. Шланг поскрипывал у него в руках, а когда пальцы попадали в воду, они казались в два раза толще. – Точно станет «голубым», – тихо добавил он и нахмурил брови, когда на поверхности показались пузырьки.


Уже смеркалось, когда я позвонил. Господин и фрау Кальде продавали у себя в подъезде почти все то, что можно было купить в обыкновенной лавке. Даже женские чулки. В проеме входной двери была приделана доска, эдакий прилавок, а позади стояли холодильники, морозильные камеры и полки. На коробке с электрическими предохранителями стакан с леденцами для сдачи в один-два пфеннига, но только не для меня.

Коридор, до плеч выложенный плиткой. В мою сторону обернулись двое покупателей, фрау Бройерс, забиравшая авоську с бутылками и купюру в пять марок, и господин Квер, снимавший обертку с рожка клубничного мороженого. Они только что над чем-то смеялись, выражение лиц было расслабленным, и я, кивнув, подошел к прилавку.

– Обычно говорят «добрый вечер»! – Фрау Бройерс оглядела меня с головы до пят. На ней был нейлоновый рабочий халат темно-синего цвета и без рукавов, а плечи такой же толщины, как мои ляжки. – Ах, ты красавчик! По каким же помойкам тебя носило? Вот твоя мать обрадуется.

У меня была разодрана штанина, а сам я весь перепачкался травой и сажей. Господин Квер сморщил нос и громко засопел.

– Ты думаешь, он шлялся по помойкам?

Фрау Бройерс закатила свои маленькие глазки, раскрыла рот так, что стало видно незапломбированное дупло в боковом зубе, и театрально вздохнула.

– Право же, Вильфрид… Хорошо, что ты не мой муж. А то бы я тебе показала!

Господин Квер слизнул с большого пальца мороженое и выбросил золоченую обертку в помойное ведро в углу.

– Если бы я был твоим мужем, надеюсь, я имел бы право кое-что увидеть, а?

Соседка пронзительно взвизгнула. В подъезде опять хлопнула дверь, и она быстро прикрыла рот рукой, той, в которой держала деньги. На шее у нее выступили красные пятна.

Фрау Кальде никогда не улыбалась. Она носила очки, во много раз увеличивавшие ее глаза, а уголки ее широких губ всегда свисали вниз, особенно если покупателями были дети, которым она доверяла меньше, чем взрослым.

– Ну, так что? – она выпятила подбородок. – А тебе-то что надо?

На толстых, похожих на лупу стеклах очков, виднелись отпечатки ее пальцев. Я чуть повернул голову. Соседи, шептавшиеся у меня за плечами, уходить, видимо, не собирались и с любопытством смотрели на меня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Немецкая линия («Западно-восточный диван»)

Юный свет
Юный свет

Роман современного немецкого писателя Ральфа Ротмана можно отнести к традиционному жанру реалистической прозы, бытописующей жизнь горняков в поселке Рурской области во второй половине ХХ столетия, а также драматические события, происшедшие под землей, в глубине шахты. Сюжетно действие разворачивается по ходу течения семейной жизни одного из шахтеров. Его сын-подросток оказывается очевидцем прелюбодеяния, совершенного отцом. Это побуждает мальчика покаяться за грехи отца перед священником. Образ чистого наивного подростка, в душе которого рождается «юный свет», родственен по духу русской классической литературе и непременно разбудит к нему симпатию русского читателя. А эпизоды, связанные с угольной шахтой, вызовут неподдельный интерес, особенно у людей, связанных с шахтерским делом.

Ральф Ротман

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза