Юный свет

– Я говорю, что выработку нужно периодически осланцовывать, тогда сланцевые заслоны будут в порядке. Через каждые двадцать пять метров должен стоять бункер для пыли, яснее ясного. – Кому ты рассказываешь, говорит Моцкат, если бы у меня были конвейерщики, как ты, бардака в шахте не было бы. А мне приходится пускать в забой кого ни попадя. Эти деревянные верхняки кого хочешь сведут с ума. Никакого надежного крепления лавы, понимаешь, никакой работы проходчиков, ни гидравлических стоек, ничего, только я один да ученик-навалоотбойщик. Так и геморрой заработать можно.

– Что правда, то правда. – Мать перегнулась через стол и отобрала у Софи тарелку. – Прекрати эту мазню. Что это такое!

Софи с удивлением подняла голову.

– Но я же еще не доела!

Мать не ответила. Опершись правым локтем на левую руку, она держала сигарету на уровне лица и смотрела на отца, будто слушала его. А тот возился с заусенцем на большом пальце.

– И при этом я еще должен вести журнал вентиляционных замеров. – Он покачал головой. – Целый угольный пласт обвалился на ленточный конвейер, перегородив путь добычной машине, и погреб под собой Хюбнера. Того маленького толстяка, помнишь, который во время праздника у нас в районе хотел с тобой потанцевать. Все средства транспортировки встали, и мы два с половиной километра тащили его к выходу из шахты на приставной лестнице. Представляешь? А этот тип, когда мы поднялись наверх, открывает клеть и спрашивает меня про журнал. Я говорю: что? Прямо сейчас? Вы разве не видите, что у нас пострадавший? Хотите, чтоб помер? В общем, я готов был его…

Он тихо щелкнул языком, и Софи прижалась к нему. Она подняла его руку, так что на какое-то мгновение стала видна татуировка из цифр, и положила ее себе на шею. Отец смотрел на окно, где за занавеской жужжала муха.

– Одна рука не знает, что делает другая. При подрывных работах в зоне разломов нужно, конечно, быть предельно внимательным, чтобы ничего не случилось, говорю я, а взрывник таращится на меня, будто я несу бог весть что. Одно, два взрывания на рыхление породы, это же элементарно. А потом мы запускаем конвейер, подтягиваем цепи и подтаскиваем на плечах тяжелые ящики с инструментами. Что тут долго рассуждать-то…

Он взял у матери пачку, достал сигарету, а она завертела головой в поисках спичек. Но коробок был уже в руках Софи, и она дала ему прикурить. Он погладил ее по головке.

– Но Моцкат слишком добродушный. Это единственный горнорабочий в шахте, который понимает толк в нашем деле. Я говорю: смотри, ни одна стойка здесь не соединена накладкой. Как я могу здесь что-то крепить? И что он тогда делает? Достает пилу и нарезает мне с дюжину аккуратных кругляков. Да, он такой. А потом из пропахшего одеколоном кабинета приваливает этот главный мастер горных дел и принимается орать: хватит этим заниматься! Так вам никогда не выполнить нормы! Всем проходчикам бурить скважины, пока не заступит смена угольщиков. Так и сказал. Хватил, что называется, через край. Какая такая смена угольщиков, спрашиваю я.

Кто это еще должен прийти? Смена угольщиков – это мы! Он так и вылупился на меня.

– Могу себе представить. Мне бы тоже не понравилось. – Мать затушила бычок в яичной скорлупе и накрыла масло стеклянным колпачком. – Сварить к гуляшу лапшу или сделать клецки? Или, может, лучше…

– Клецки! – закричала Софи и бросила на меня сияющий взгляд.

А мать скривилась.

– Типично. Мадемуазель, как обычно, желает того, что доставит мне больше всего хлопот.

– Но ты же сама спросила!

Отец выдохнул носом.

– Ну, да, что тут еще скажешь. – Он уставился прямо перед собой. – В этой шахте каждый делает то, что хочет. А про производственный совет можно забыть. На следующей неделе нам спускаться на самый нижний горизонт, будем торчать по задницу в воде. И в забое там висит «чемодан». Только этого еще не хватало! Туда вообще лучше не соваться. Тому, кто туда спустится, можно сразу пожелать спокойной ночи на века!

Я послюнявил пальцы и собрал со стола крошки. И маковые зернышки тоже.

– А что такое «чемодан»?

Мать взяла поднос и стала составлять на него посуду. Отец протянул ей свою подставку для яйца.

– Кусок горной породы, а вокруг него трещины и щели, то есть не сросшаяся порода. Некоторые куски бывают такие здоровые, величиной с дом, и когда внизу под ним при выработке угля все приходит в движение, эта громадина срывается вниз. Тогда даже в горке здесь зазвенят стаканы.

– Вальтер, – мать покачала головой, – не нагоняй на детей страху. Это прямо как на войне!

Отец нахмурил брови.

– Что? Как это? Что тут общего? – На правой руке задвигались мышцы, когда он гасил только что закуренную сигарету. Дым он выпустил вниз, вертикально на грудь. – Чушь какая-то… Что такое война, я, наверное, получше знаю.

Он откинулся на спинку и издал такой звук, словно заскрипел зубами. Его темно-светлые волосы были длиннее обычного, курчавились над ушами, и Софи, посмотрев на него, потрогала пальцем вмятину у него на подбородке.

– Папа, скоро опять начнется война?