Читаем Юный свет полностью

Поля за Клеекампом были уже скошены. Облака пыли поднимались в небо, где проносились стаи ласточек. Самолет с рекламным транспарантом летал кругами, а я брел сквозь кусты дрока, пока не дошел до края гравийного карьера. Моя тень падала на желтый склон. Я приложил ладонь к глазам и стал всматриваться в сухое дно карьера, изрытое словно соты. Внизу никто не играл. Было слишком жарко, и я поднял голову. Легкий, но очень шумный самолетик. Persil – всегда Persil! Из дверного проема свисала цепь, пилот был в шортах, и когда я вновь посмотрел на свою тень, недалеко от меня уселась одна из бродячих собак. Но я не обернулся, даже когда она тихо заскулила.

На краю карьера ржавый щит, предупреждающий, что есть опасность сорваться вниз. Чуть дальше склон действительно круто обрывался вниз. Я разломал копье о колено и бросил одну половинку вниз. Зорро насторожился, зарычал, вытянул шею. Я забросил и вторую, а он поскреб лапами по траве, покрутился вокруг себя и ринулся вниз. Хвост, весь в колючках репейника, вытянут как прут, а уши развеваются на лету. На секунду перед ним прошмыгнула его тень.

Но едва он спустился в карьер, лапы подогнулись, он взвыл и кубарем скатился по откосу, почти невидимый в клубах пыли. Скатывающиеся камни и гравий стучали, будто кости, а сам он стал похож на мешок с песком, спинного хребта как не было. Он встал на лапы лишь у кучи вывалившегося из кузова силоса. Чихая и отряхиваясь, Зорро смотрел на меня вверх. Внизу он был таким маленьким, желто-серым. Я постучал пальцем по виску.

– Это еще что такое, ты, глиняная катапульта! Хочешь все ребра переломать?

Он залаял и сжался от собственного эха. Резонанс от камней настолько сбил его с толку, что он сел на задние лапы и опустил голову, так что острые лопатки торчали выше головы. Я спрыгнул вниз, мягко приземлился на рыхлом грунте. Но путь до него был нелегким. С каждым шагом я увязал по щиколотку, камешки в ботинках больно терли ноги, а когда я наконец добрался до силосной кучи, Зорро с места не сдвинулся. Широко расставив передние лапы и высунув язык, он тяжело дышал и беспомощно смотрел на меня. Одно ухо, все в пыли, вывернулось наизнанку, я поправил его.

Потом прошел наискосок, к началу карьера, к платформе со щебнем, и пока Зорро бегал по бокам карьера, роясь в ямах или лакая грязную илистую воду из следов от шин, я рассматривал разбросанный повсюду хлам, помятые печки, матрасы, строительный мусор. С собой у меня был коробок спичек, и я бросал их зажженными то в ведро из-под краски, то в ржавую канистру. Но ничего ни разу не взорвалось.

Когда мы выбрались из карьера, я пошел по велосипедной дорожке, подглядывая, что происходит во дворах. Все дети Горни были уже в саду. Они восседали на самодельных скамейках и чистили обувь. У каждого была своя роль: Дитрих щеткой счищал грязь, Сабина наносила коричневый крем, Лотта – черный, а Вольфганг драил ботинки до блеска. Фрау Горни стояла у кухонного окна и чистила картошку.

Я развернулся и побежал вместе с Зорро на другую сторону улицы. Перед живой изгородью я попытался выбить грязь из его шерсти, а он хватал зубами мои шнурки, хотел поиграть, а потом принялся кататься на спине по траве. Так что я оставил его, щелкнул пальцами и по ступенькам взбежал к входной двери. Он настиг меня одним прыжком.

Но когда я открыл дверь, он словно оцепенел. Уперся лапами в порог, обнюхав каменные плиты у входа, тогда я схватил его за ошейник и потащил, пятясь задом, вверх по лестнице. Из пасти струйкой текла слюна, а он, выворачивая глаза, скреб вокруг себя когтями. Но я не сдавался и поднимался все выше, натянув ему ошейник почти на уши. Его мучительное рычание раздавалось по всей лестнице. Он попытался укусить меня, а когда я остановился на площадке между этажами, чтобы отдышаться, он резким движением головы выскользнул из ошейника.

Но, к счастью, не побежал вниз. А промчался мимо меня вверх по лестнице, и, поскольку дверь была закрыта, дальше дороги ему не было. С поджатым хвостом он крутился на месте и смотрел в верхний угол под крышей. Будто сидящий там паучок мог ему чем-то помочь. Потом он, повизгивая, опустился на циновку перед дверью, а я медленно поднялся наверх.

– Молодец! Не бойся. Никто тебя здесь не тронет.

Смеясь, я вытянул к нему свои ладони, но в его глазах сидел страх, и когда я приблизился вплотную, он опять вскочил на лапы. Зорро дрожал всем телом, на половицы закапала моча, мне хотелось накричать на него, но я сдержался. Чтобы открыть дверь, я осторожно занес руку над его головой и едва нажал на ручку, как он протиснулся в щель и опрометью кинулся вперед, прямо в детскую. И спрятался под кроваткой Софи. Я пошел за ним и закрыл дверь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Немецкая линия («Западно-восточный диван»)

Юный свет
Юный свет

Роман современного немецкого писателя Ральфа Ротмана можно отнести к традиционному жанру реалистической прозы, бытописующей жизнь горняков в поселке Рурской области во второй половине ХХ столетия, а также драматические события, происшедшие под землей, в глубине шахты. Сюжетно действие разворачивается по ходу течения семейной жизни одного из шахтеров. Его сын-подросток оказывается очевидцем прелюбодеяния, совершенного отцом. Это побуждает мальчика покаяться за грехи отца перед священником. Образ чистого наивного подростка, в душе которого рождается «юный свет», родственен по духу русской классической литературе и непременно разбудит к нему симпатию русского читателя. А эпизоды, связанные с угольной шахтой, вызовут неподдельный интерес, особенно у людей, связанных с шахтерским делом.

Ральф Ротман

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза