Юный свет

Он заставил себя дышать глубже, несмотря на адскую боль, мешавшую это сделать. Он только хрипел, мышцы живота свело, голова кружилась. Одной рукой вцепившись в плот, он ощупал второй спину и посмотрел на пальцы. Потом опустился в воду чуть глубже, и, хоть она и была грязной, холод принес облегчение. Где-то открылась вентиляционная дверь, задул сквозняк, на черной поверхности появилась рябь, и он опять обернулся и посмотрел на коробку с хлебом. Но нагромождение желобчатых, вперемешку обрушенных друг на друга крепежных стоек отвлекло его внимание. Он взял себя в руки, выпрямился и медленно двинулся вперед.

Птицы не было. Кто-то ночью залез и разломал все на мелкие кусочки. Наверное, шпана из банды Клеекампа. Они забрали все, что только можно. Пустые бутылки, огарки свечей, инструменты. А в углу наложили кучу. По ней ползали зеленые мухи, и, когда Зорро подошел понюхать, они молниеносно взмыли вверх. Я вырезал ножом из пола кусочек картона и выбросил дерьмо в кусты. Жердочку попугайчика я приделал на дереве.

Они разодрали и один из журналов для нудистов, спрятанный в тайнике за обшивкой стены. Повсюду валялись разорванные фотографии голых девушек. Я вымел их за порог. Потом поискал подходящий камень и приколотил доски. Рама маленького окошка висела на одной петле, ввернуть шуруп во вторую уже было невозможно, потому что дырки были разворочены. Но я вставил туда дюбель, маленькую лучинку, чтобы резьбе было на чем держаться.

Когда я закрывал окно – звонили колокола, хотя полдень точно еще не наступил, и тут я увидел его между стен и обугленных балок старой конюшни. Он трепал Зорро по голове и пытался прочесть надписи и знаки на штукатурке. Наверное, он слышал меня.

А может быть, и нет. Я завесил обветшавшей тряпкой треснувшее, а по углам уже даже поросшее мхом оконце и пошел к двери, осторожно закрыл ее. Тем не менее она все же скрипнула.

Но он не обернулся. Он рылся в потрепанной сумке, вытащил оттуда термос с широким горлышком, сунул себе что-то в рот. Продолжая жевать, он читал дальше. Толстый и остальные понаписали на стене кучу всякой похабщины, даже в рифму, типа «дыра есть дыра, все равно тебе туда», а у садового гнома, которого Карл нарисовал мелом, на члене длиной в метр стояли наши имена. Лязгнула задвижка, но оказалось, что раньше времени, дверь надо было немного притянуть. И в этот момент господин Горни обернулся, и, хотя между нами были деревья, мне показалось, что он смотрит на меня в упор. Похоже, он не удивился. Приложил руку к шляпе.

– Привет.

Я лишь кивнул, а он дал Зорро кусочек хлеба, закрыл сумку и медленно пошел по траве. При этом он внимательно изучал все, что валялось вокруг: старая стремянка, ручная тележка без колеса, куча битой черепицы. Я зашел под навес. На подбородке у Горни висела крошка.

– Ну, как ты? – Он сдвинул шляпу немного назад и посмотрел мимо меня на фургончик. У него даже ресницы были белые. – Так это и есть ваше убежище? Недурно. А где же звери?

Я пожал плечами, показал на Зорро.

– Сейчас только он. Чистокровная охотничья собака. Слушается меня с полуслова.

Господин Горни подошел поближе, а я отступил в сторону. Но он все же положил мне руку на плечо. Я немного покачнулся. Он переступил порог и осмотрел помещение, сморщил нос. Коричневая ткань костюма блестела на рукавах и на заднице. Он поставил сумку и показал большим пальцем в угол.

– А это что такое? Детский гробик?

Я ухмыльнулся.

– Была кормушка. Сейчас пустая.

– Так, так… – Он сел на крышку и опустил руки на колени. Стрелки на брюках едва просматривались. В полумраке блеснуло широкое обручальное кольцо. – У нас раньше тоже были тайные убежища. Если бы родители знали, что мы там вытворяли… – Он вытянул ладонь в мою сторону и поманил пальцем. – Зайди-ка сюда и закрой дверь. Чтобы я мог проникнуться, как здесь внутри.

Я послушался, а он повесил шляпу на ручку окна и отодвинулся немного в сторону. Потом выпятил кончиком языка щеку. Крошка свалилась с подбородка.

– Давай, садись рядом.

– Но мне надо держать дверь, а то она откроется. А вы уже закончили работу?

Зорро скреб лапами по порогу, а господин Горни щелкнул пальцами и обвел глазами фургончик.

– Отличное местечко. Поставить тут стол, а сюда кровать и печурку – и любовное гнездышко готово. Ты самый настоящий домовладелец, а? Как и я.

– Нет, это не мое.

– Да я пошутил. И мой дом мне тоже не принадлежит. Во всяком случае, не до конца.

– Как так? А кому же тогда? Банку?

Он посмотрел на меня краем глаза, быстрый такой взгляд, и сунул руку в карман.

– И ему тоже нет. В жизни ничего нет такого, что принадлежит тебе до конца, понимаешь?

Я сдвинул брови.

– Нет, нет, ты меня понимаешь. Ты же ходишь в церковь. Ни один волос на твоей голове не принадлежит тебе. Ни единый.

– Вы имеете в виду, что они могут выпасть?

– Они могут остаться на твоей голове, но не станут от этого твоими. Подумай об этом хорошенько. А потом скажи еще раз: мои деньги, мой дом, моя жена… Все это не так важно. Под одеждами я точно такой же, как и ты. – Он опять огляделся вокруг. – Значит, вот здесь вы и играете в свои игры?