Юный свет

Отец открыл калитку из кованого железа. Она доходила ему всего лишь до колен. В палисаднике много цветов, и каждый отдельный цветок как вспышка пламени – только несколько желтых, белых и оранжевых, а все остальные – красные. Пока отец нажимал на кнопку звонка, я разглядывал Марушины туфли. Сквозь тонкую кожу вырисовывались пальцы ног. Она слегка шевелила ими.

На втором этаже в сторону отодвинулась занавеска. Пожилая женщина. Ее губы выглядели так, словно она держала во рту что-то очень горькое. Потом мы услышали, как кто-то спускается по лестнице. Отец убрал мне челку со лба и показал глазами наверх.

– Он живет под самой крышей.

Щель в янтарного цвета стеклянной двери стала заметной только тогда, когда на нее упала тень. Открывший нам мужчина был довольно худой, можно сказать тощий, на ногах одни носки, без ботинок. Одет во все черное, но рубашка не подходила по тону к штанам, слишком уж новая. На воротнике и манжетах вкрапленные золотые нити. Он несколько хитровато оскалился и протянул отцу руку.

– Верзила, старая кляча! Собрался наконец? – Белокурые волосы слегка растрепаны, глаза голубые, а на подбородке порез от бритвы. – Ведь как чувствовал, словно в воздухе что носилось. Специально поставил в холодильник несколько бутылок пивка. Давайте все в дом.

Он широко распахнул дверь, но отец не двигался с места, взял меня за плечи.

– Это мой старший. Юлиан.

– Привет!

Он крепко пожал мне руку и посмотрел прямо в лицо. Веки по краям тоже черные – от въевшейся угольной пыли.

– Меня зовут Герберт. Но можешь называть меня Липпек, как и все остальные.

– А это…

– Черт побери! – Продолжая держать меня правой рукой, левой он уже здоровался с Марушей. – Не знал, что у тебя такая взрослая дочь! Вот уж уел так уел!

Отец строго усмехнулся, а Маруша хихикнула и театрально сделала книксен. А потом представилась.

– Мда! – крякнул Липпек и провел языком по губам. Огромный кадык так и заходил. – С такой красоткой надо переходить с шахтерского жаргона на великосветскую речь, иначе будет не по фасону. Ну, да ладно, всем – наверх. Держать все время прямо, до седьмого неба, а я быстренько спущусь в подвал. У меня там есть отменный шнапс – наливка собственного приготовления. Бальзам для души, всегда проходит на ура.

Лестничная клетка пахла мастикой. В натертом линолеуме отражались комнатные растения в горшках, стоявшие на невысоких подставках. Маруша поднималась по ступенькам на цыпочках. Иногда ее каблуки стучали по латунным полоскам как молоточки.

Квартирка у Липпека была крохотная. Платяной шкаф стоял на лестничной площадке перед дверью. Еще была кухня с душевой кабиной, маленькая спальня без окон и гостиная, мебель в которой из-за скошенного потолка стояла вплотную друг к другу: софа с деревянными подлокотниками, стол с пожелтевшей под стеклом кружевной скатеркой и два кресла. В шкафу со встроенными полками два ряда книг, фотоальбомы и картонный глобус. Моря и океаны на нем были такие же голубые, как небо за окном.

– Присаживайтесь!

Слегка запыхавшийся Липпек поставил на стол бутылку без этикетки. Жидкость внутри напоминала малиновый сироп, может, была немного светлее.

– Сейчас и пиво будет.

Он вышел на кухню, но в дверях обернулся. Я уже сел в кресло, правда, на краешек, и наклонил голову, чтобы лучше видеть корешки книг.

– А для тебя у меня есть безалкогольное пиво. Или лимонадная шипучка.

– Спасибо. Темное пиво будет в самый раз.

Отец с Марушей сели на софу. Светло-серые, словно вручную разлинованные обои – с узором из кисточек, палитр и багетов – были за их головами темнее, с пятнами жира на стене. Под лампой висела липучка для мух, клей на жаре расплавился и стекал по полоске коричневыми каплями.

Липпек поставил пиво на стол – три бутылки светлого и одну темного. Открыл шкаф, насколько позволяли кресла, просунул руку в щель и достал бокалы, рюмки и подставки из соломки. Потом откупорил наливку.

– Воскресенье только начинается… Ladies first[21].

Но отец прикрыл Марушину рюмку рукой. Та оторопела, возмущенно надула щеки, а Липпек наморщил вопросительно лоб.

– Что такое? Беременная?

Она рассмеялась, но тут же прикрыла рот кончиками пальцев. Отец отодвинул от нее рюмку.

– Ей нельзя. Во всяком случае, ничего крепкого. Слушай, ей же всего пятнадцать!

Липпек удивленно вскинул брови, что выглядело наигранно.

– Серьезно? Больше не буду. Хорошо, что сказал. Заранее надо знать, за что можно угодить за решетку, а? А я-то думал, ей уже замуж пора.

Он подмигнул Маруше, налил остальным до краев. Запахло черной смородиной.

– Но одну-то можно, а, верзила? Только чтоб чокнуться. Это ведь всего-то лишь ягода…

Отец взглянул на Марушу, ожидая, что она сама откажется. Но та только вытянула губки трубочкой, и Липпек налил ей.

– Ну, господа хорошие… – Он поднял свою рюмку. – Здорово, что вы пришли. – Посмотрев на меня через локоть, он кивнул. – Знай, у тебя есть отец. Понимаешь? Лучшего не найти. Никто не вкалывает так, как он. Это стопроцентный шахтер и верный друг. Вот так-то…