Юный Владетель сокровищ. Легенды

Птицы стреляли в озеро из лука-леса.

Воины стреляли в пленных, стараясь не убить их, чтобы подольше любоваться агонией.

Касик натянул тетиву и пустил синюю стрелу в самого юного из пленных – так, для смеха. Воины осыпали его градом стрел и издали, и в упор, танцуя в такт барабанам.

Внезапно страж прервал веселье. Тревога! Вулкан так яростно и быстро освобождался от покрова, что, несомненно, на город шло несметное войско. Кратер становился все четче. Белые клочья – остатки сумерек, тихо умиравшие на дальних скалах, вдруг заволновались. Погасли огни… Застонали голуби на соснах… Вулкан очистился! Быть битве!

– Я плохо кормил тебя, мало давал тебе меду! Я хотел завоевать город, чтобы все мы обрели богатство! – кричали жрецы, стерегущие крепость, протягивая сверкающие руки к Вулкану, очистившемуся от туч к волшебном приозерном сумраке, а воины возглашали, облачаясь в доспехи:

– Да убоятся белые люди нашего оружья! Да не оскудеют у нас пестрые перья – стрела, цвет и буря весны! Да ранят, не раня. копья!

Белые подходили, едва виднеясь в тумане. Призраки они, люди? Ни барабанов, ни труб, ни топота. Они подходили без топота, барабанов и труб.

Бой начался в маисовом поле. Воины Цветущего Края бились долго, были разбиты и ушли в город, за стену облаков, вращавшихся, как кольца Сатурна.

Белые шли без труб, без барабанов, без топота. В тумане еле виднелись их шпаги, их доспехи, их копья и кони. Они шли на город, как идет гроза,- властные, железные, непобедимые, и молнии летучих огней, летучие светлячки, сверкали в их руках. А в городе одни готовились к защите, другие спешили спрятать сокровище у подножья Вулкана, который совсем очистился там, на берегу; они везли его в лодках, а врагам, окутанным алмазным облаком, казалось, что вдалеке вспыхивают драгоценности.

Поздно было сжигать пути. Звенели трубы! Гремели барабаны! Кольцом туманностей осыпалась стена под копьями белых людей, но они не вошли в город, а поплыли на древесных стволах туда, где зарывали сокровище. Трубы! Барабаны! Солнце горело в рощах. Дрожали острова в смятенных водах, как руки колдунов, протянутые к Вулкану.

Барабаны и трубы!

Когда с самодельных лодок загремели аркебузы, люди кинулись прочь, в лощины. оставив жемчуг, алмазы, опалы, изумруды, рубины, слитки золота, золотой песок, золотую утварь, идолов, украшенья, нефриты, серебряные балдахины, серебряные носилки, золотые кубки и чаши, сербатаны (выдувная трубка, из которой майя стреляли глиняными шпиками), покрытые бисером и драгоценными камнями, хрустальные кувшины. одежды, ножи, расшитые перьями ткани. Белые люди смотрели в изумлении на эту гору сокровищ и пререкались, что кому взять. Но, причалив к земле – трубы! барабаны! – они замети ли вдруг, что курится Вулкан.

Дедушка воды медленно дышал. Они испугались, но, решившись, положились на благоприятный ветер. Огненная струя преградила им путь. Огромная жаба изрыгнула пламя. Замолчали барабаны и трубы. На воде плавали рубины головней, дробились бриллиантами лучи, а люди Педро де Альварадо, обожженные сквозь кирасу, плыли по воле волн, каменея от страха, бледнея от оскорбленья, нанесенного стихией: горы перед их взором валились на горы, леса – на леса, реки – на реки, словно водопады, рушились скалы, летели пламя и пепел, несся песок, текла лава, – Вулкан громоздил свое подобье над сокровищем Цветущего Края, брошенным у его ног, словно клочок тьмы.

Колдуны весенней бури

Там, где не было рыб, море осталось одиноким. Корни пришли с похорон – хоронили комету на безбрежной равнине, лишившейся крови,-и не могли от усталости спать. Как угадаешь нападенье, как от него спасешься? Падали листья, прыгали рыбы. Часто дышала зелень и стыли соки, коснувшись холодной крови упругих врагов.

Птичьи реки впадали в каждый плод. Рыбы мерцали в глазах светящихся веток. Корни не спали под землей. Корни – старики и младенцы. Пробираясь сквозь океан земли, они натыкались на звездные осколки и на селенья насекомых. И старые корни объясняли: на этом осколке явились с неба муравьи. Спросите хоть гусениц, они еще помнят ту тьму.

Хуан Пойе шарил под листьями, искал потерянную руку. Щекотно, когда отдашь движенье руке сербатаны! Тогда, от толчка, он проснулся, полузасыпанный землею, и запах ночи оглушил его. Он чуть не потер нос потерянной рукой, хмыкнул и отдал движенье другой своей руке – хрустальной руке сербатаны. Пахло кипеньем воды, горелым рогом, горелым деревом, горелой шкурой. Завыли койоты. Он чуть не схватил мачете потерянной рукой, хмыкнул и отдал движенье руке сербатаны. За воем койотов хлынули сопли земли, горячая оспенная грязь, темные хляби. Жена его спала. Груди ее тыквенными сосудами лежали на камыше постели, а на соломе, у головы, лежал нож. Хуан растолкал ее, она открыла глаза цвета лесного потока и сказала, когда смогла: "Жуй копал, тряси копал!" Отблеск света становился все уже, как при комете. Хуана и Хуан отступили за ним, как при комете. Деревья тихо пылали, как при комете.