По одному из уголовных дел свидетель К. — очевидец убийства в драке — дал показания, которые имели существенные противоречия с показаниями двух других очевидцев, со всеми материалами дела. Не проанализировав глубоко личность этих свидетелей и причины противоречий, следователь приступил к производству очных ставок. В ходе первой из них свидетель Н. вначале высказал сомнение в правильности своих ранее данных показаний, а затем полностью подтвердил показания К., которые противоречили другим материалам дела.
Прежде чем проводить очную ставку с третьим свидетелем М., следователь, правда с опозданием, занялся исследованием личностей К., Н. и М. Оказалось, что К. — человек чрезвычайно самоуверенный, болезненно самолюбивый, с большим самомнением, он страдает некоторыми дефектами зрения, которые особенно обостряются в сумерки (время совершения данного преступления), но очень не любит, когда другие обращают внимание на эти недостатки. К. — авторитарная личность, легко подчиняющая своему влиянию внушаемых людей. Н., с которым проводилась очная ставка, был человеком робким, мнительным, легко попадавшим под чужое влияние, так как постоянно сомневался в правильности своих собственных наблюдений и выводов из них, хотя никаких дефектов органов чувств у него нет. М. — человек спокойный, уравновешенный, наблюдательный. Обычно он совершает обдуманные поступки и с чужим мнением считается только тогда, когда считает его правильным.
С учетом изложенных данных следователь таким образом спланировал очную ставку между К. и М., что входе ее К. вынужден был аргументировать все свои утверждения, правильность которых раньше подкреплялась лишь высоким эмоциональным накалом. Никаких доводов у К. не было. Затем последовал подробный и аргументированный рассказ М., после чего К. были заданы вопросы о состоянии здоровья. К. вынужден был признать, что в сумерках он действительно плохо видит, однако продолжал настаивать на ранее данных показаниях, заявляя, что «так говорит не он один». Но в голосе К., в его мимике уже не было того апломба, той уверенности в себе, которые отмечались вначале.
После этого был проведен следственный эксперимент с участием К., М. и Н. В ходе этого эксперимента было установлено, что К. не был в состоянии воспринять и запечатлеть ту картину происшествия, которую он воспроизводил на допросах и очных ставках. Показания М. и первичные показания Н. сточки зрения результатов следственного эксперимента сомнений в своей достоверности не вызывали.
На другой день к следователю явился Н. и заявил, что он дал неправильные показания на очной ставке с К. под влиянием последнего. На вопрос, в чем выразилось это «влияние», Н. ответил, что К. говорил очень громким и уверенным голосом и это сбило его с толку. После этого Н. была дана очная ставка с К., на которой Н. полностью подтвердил свои первоначальные показания, а К. в общих чертах подтвердил показания Н. Анализируя свои ошибки, К. заявил, что у него такой характер, что он везде желает быть первым и не любит, чтобы ему противоречили. После драки и убийства К. дождался приезда работников милиции и потребовал, чтобы они его допросили. Поскольку происшествие из-за плохого зрения видел смутно, он говорил на допросе не только о том, что видел, но и о том, что должно было, по его мнению, происходить с дерущимися. Наконец К. заявил, что ему «неудобно было признаться работникам милиции, что он чего-то не разглядел или не понял».
Так возникла в следственных материалах ошибка, корни которой связаны с качествами личности свидетеля К. И с поверхностной подготовкой проведения первой очной ставки между К. И Н. Следователь сам исправил эту ошибку, но лучше было бы избежать ее вообще.
Очевидно, что с учетом анализа личности К., Н. и М. первую очную ставку следовало проводить между К. и М., соответствующим образом спланировав ее и подготовив.