Юрий Андропов. На пути к власти

Аналитический материал, подготовленный для секретариата исполкома Коммунистического Интернационала молодежи под руководством первого секретаря ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР Ю. Андропова

Беломорск[5] 10 июня 1942 г.

СЕКРЕТНО

Исполком

Коммунистического Интернационала молодежи

тов. Слуцкер

Направляем обзор писем военнопленных солдат финской армии, сделанный ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР.

Секретарь ЦК ЛКСМ КФССР Андропов

ОБЗОР ПИСЕМ ВОЕННОПЛЕННЫХ

Около года прошло с тех пор, как продажные финские правители ввергли финский народ в кровавую преступную войну против Советского Союза, превратив молодежь страны в орудие войны, в пушечное мясо. Война принесла в страну нищету и голод. Еще в начале войны у крестьян был конфискован почти весь хлеб, сено, скот, опустошены магазины, а нормы выдачи продуктов с каждым днем уменьшаются. За год войны истреблена лучшая часть финской молодежи. Тысячи солдат вернулись домой калеками. Страна покрыта могилами и госпиталями. Война надоела народу. Финское правительство сулило мир осенью, потом к Рождеству, потом к весне, а конца войны все еще не видно.

Настала горячая пора весенних работ, а в Финляндии сеять некому и нечего. В деревнях нет трудоспособных мужчин. Нет семян зерновых, съедена картошка, лошади отобраны для армии. Вместо ободряющих писем солдаты получают из тыла письма, полные отчаяния и горя. «Я здесь очень нервничаю, – пишет своему мужу Ялмари Тойни Сильстрем из Никкиля. – Неужели у тебя больше чего защищать, чем у других? Я думаю, что у тебя нет никакого имения ни там, ни здесь <…> До сих пор я ждала тебя, но теперь не в силах даже ждать больше. Возможно, ты никогда не вернешься оттуда. Все так безнадежно. Думаю, что корова сдохнет <…> Куры сдохнут одна за другой и скоро мы, наверно, умрем. Может быть, тебя тогда отпустят хоронить нас».

Сержанту Матти Тойкканен пишут родственники из Пихтинпудас: «Здесь слышны плохие вести <…> Опять получили приказ о реквизиции коров в нашем селении, хотя и у вас только что отобрали бычка. Я должен сказать, что забирают все – и людей, и животных».

Капралу Маркку Рийконен сообщает жена из Хаапамяки: «Мне пришлось подчистую отдать рожь. Большой ларь опустел, ушла также рожь, которая была в сушилке». Молодая жена капрала А.H. Пелтомяки из Сакала отвечает на советы мужа о проведении весенних работ: «Ты писал о весенних работах, что, конечно, самое важное. Но я не знаю, где взять семена. Пшеницы нет нисколько <…> Эли не знает ничего о демобилизации. Кажется, и надежды нет никакой».

Как же доживает семья младшего лейтенанта Ахти Лайхоринта до урожая, если его жене Сенни и детям уже теперь нечего есть. «Была у Сенни, – пишет ему мать из Теннула. – Они не могут получить даже того крошечного хлебного пайка, который им полагается. Они сказали, что уже несколько дней сидят без хлеба». И сколько таких семей в Финляндии?

Еще хуже положение в городах Финляндии. В Хельсинки, Або, Оулу и других городах царит крайняя нищета. У пустующих магазинов стоят в очередях люди с утра до вечера и возвращаются домой с пустыми руками. «На этой неделе было совершенно невозможно достать хлеб в Хельсинки, – пишет солдату Хуго Лекстрем солдат К.В. Лекстрем из Хельсинки. За какую-нибудь одну буханку хлеба наши «амазонки» из очередей дерутся между собой как бешеные. Это – борьба за существование. По правде говоря, это никуда не годится. Может стать еще хуже. В этом месяце мы, например, получили фактически за 31 день 37 граммов масла. Что только творится на свете?».

Солдату В. Хямяляйнен пишет его сестра К. Хямяляйнен из Оулу: «Здесь так не хватает продовольствия. У нас тоже вся норма хлеба съедена, а до конца месяца еще долго <…>».

Пустуют также промтоварные магазины, если иногда и подбросят что, то рабочим купить не на что. Весь заработок идет на самые разнообразные налоги и сборы, которые увеличиваются с каждым месяцем.

Побывавшая в Турку Тайми Кельмеля описываем городскую жизнь в письме мужу Эркки из Маску: «Вчера я была в Турку, вечером вернулась домой, хотя было бы интересно ночевать в городе, чтобы увидеть городскую жизнь ночью. Но и днем она выглядела довольно жалкой. У этих бедняг нет даже приличной одежды на себе».

Солдату Л. Мелонен пишет мать из Хельсинки: «Полки в магазинах совсем пусты. На них нет почти ничего, кроме бутылок с уксусом. Сама не понимаю, как мы еще до сих пор живем». Дальше она дает сыну совет: «Не раздавайте своей зарплаты на всякие сборы, посылайте лучше домой. Все так дорого. Налоги не уплачены, а их так много. Меня очень беспокоит эта жизнь. А что еще будет? Говорят, что квартплату тоже повысят с этого месяца».

Несмотря на усиленную пропаганду, которую ведут финские правители с помощью печати и радио, финский трудовой народ понимает, что им не нужна война и не за свои интересы проливают кровь сыны финского народа. Об этом они откровенно высказывают свои мысли. Молодая работница из Масабю выражает возмущение войной в письме мужу на фронт: «Я никак не пойму, зачем всем рабочим надо воевать? Пришли бы все домой к своей работе, и не было бы нужды, голода и нищеты, как теперь». А вот что пишет работница Эйла Венделин из Ярвенпяя солдату Рагнару Венделин: «Ты пошел в наступление на ту сторону наших прежних границ. Ведь еще в самом начале было сказано, что финнам не нужно идти дальше финских границ. Милый, будь осторожен, не думай только рисковать своей жизнью за какое-нибудь ненужное дело. Не в чине и не с побрякушками на груди жду мужа домой, я ожидаю своего любимого Раннку. Иногда кажется, как будто и ты уже погиб. Больше уже невозможно говорить спокойно о войне. Она уже так много унесла невинной крови. Люди повсеместно становятся тревожными. Между прочим, отсюда всех мужчин увезли туда куда-то. Я теперь все время голодна. Беда в том, что нечего варить. В магазине ничего не достать, а когда можно бы купить, то у «госпожи» Венделин нет денег».

Молодая жена Виэно Виэрикко пишет из Вааса капралу Матти Виэрикко: «Я немножко недовольна тем, что ты придаешь такое большое значение отечеству и обещаешь защищать его до последней капли крови. Это, конечно, правильно, но если смотреть с точки зрения действительности, то ведь финны уже воюют за пределами своих границ, и там уже не их отечество, где они должны лишиться всего и даже своей жизни. Я ни на минуту не могу представить себе, чтобы ты вернулся домой <…> Я не нахожу слов, как выразить мое душевное желание и с болью в душе воображаю твое положение там. Еще раз прошу тебя: подумай и защищай свою любовь и право на свою жизнь. Это право принадлежит тебе, так как ты еще молод».

Финские правители отняли у молодежи это право на жизнь. Уже тысячи таких, как Матти Виэрикко, нашли себе могилу в лесах Карелии, но на их место посылаются новые юноши. В Финляндии есть деревни, в которых не осталось ни одного парня. «Кажется, что войне конца не видно, – пишет капралу Таркканен сестра Лиза Вяйтяйнен из Пийппола. – Эльзин Дапо вот уже две недели находится в городе Оулу в школе младших офицеров, а вскоре прибудут в школу другие и просто непонятно, как их можно посылать на фронт. Ведь многие из них выглядят как дети, даже жалко становится».

В то время, как рабочая молодежь жертвует своей жизнью на фронте, немцы и сынки финских банкиров, лесопромышленников и лапуаских кулаков[6] устроились в тыловые военные организации, ловят дезертиров и следят «за порядком». Этих «героев» домашнего фронта народ называет кличкой «лотты-самцы» и относится к ним враждебно. «Лотты[7] в военной форме» охотятся за женами и невестами фронтовиков и развратничают в селах и городах страны. Находящийся в отпуске сержант Тауно Каллио пишет корнету Микко Ратамаа: «У меня тут ничего нового нет. Я все еще дома у жены. Эти «доблестные» представители тыловых войск красуются на фронте любви как новогодние елки, но зато часто получают по морде <…>».

О них же пишет Лиза Ояхорью из Тампере лейтенанту Илмари Ратамаа: «Можешь себе представить, какие чувства вызывают у меня эти пьянствующие «герои родины». В письме солдату Хейкки Таку выражает свое возмущение Хилка Ранки из Кауттуа: «Как это обидно, что эти господа могут быть все время в тылу, и другим приходится воевать за них все время».

Зато эти герои тыла в военной форме не жалуются на свою судьбу. Прапорщик X. Венделин пишет своему другу Л. Мелони: «Наше житье прекрасно до безобразия: имеются две лотты нам да радость. Одна из них приехала вчера и пока еще «неизученный кусочек», но производит весьма благоприятное впечатление: курит, пьет и понимает толк в сладком грехе, по крайней мере на словах. В настоящий момент ждем с нетерпением автомашины из города. Она должна привезти нам драгоценные и нужные снадобья для вечернего праздника. По-видимому, приедут и другие лоты, кроме этих двух. Перспективы многообещающие <…>».

О похождениях немцев рассказывает в письме мужу Тайми Кельмеля: «Вчера в Сусоя побывали немцы, около двадцати мотоциклистов. У лавки Лингвиста они спрашивали дорогу у ребят. На вопрос ребят, зачем они сюда заехали, они ответили, что пришли поухаживать за барышнями. И знают же они все дороги».

Вместе с тыловыми войсками съедают народное добро лотты – члены фашистской женской организация «Лотта Свярд»[8]. В эту военную организацию вступают жены и дочери сторонников войны, финских фашистов. Задачей лотт является главным образом хозяйственное и санитарное обслуживание воинских частей. Но, судя по письмам, лотты стали не чем иным, как «заменителями жен» военных и завоевали глубокую ненависть и презрение народа. Младшему сержанту Лео Весала пишет жена Сильва Весала из Тампере: «Я решила выселить лотт, живущих у нас. Я теперь полна решимости, понаблюдав неделю, как живут они в нашей комнате. Немцы бывают у них в каждую ночь, а иногда и днем. Наши чистые одеяла за две недели превратились в запачканные и помятые тряпки. Немножко неудобно так часто менять жильцов, но я не могу видеть, как они портят нашу новую комнату и постельное белье. Почти каждую ночь я просыпаюсь от шума, когда их гости идут в клозет. В пасху, когда меня не было дома, они запачкали всю кухню и белье».

Из Курикка пишет молодая супруга мужу на фронт: «Послушай-ка, там где ты находишься на отдыхе, наверное, имеются полевые кафе с этими лоттами <…> Милый, как противно, когда там женщины так срамят и себя, и нас остальных. Верю, что ты не ввяжешься ни в какие дела с этими лоттами». Из Вааза пишет молодая женщина мужу на фронт: «Между прочим, имеются ли там, где ты находишься, эти «уважаемые» лотты? Дядя говорил, что лотты все поголовно проститутки, которые отдаются как солдатам, так и офицерам и даже немцам. Фу, как это противно и досадно для нас, остальных женщин».

Лотты из Валкеакоски «получают признание» даже у стариков. Пожилой мужчина, называющий себя в письме «офицером по хлебу», пишет из Турку о своей поездке в лагерь военнопленных в Валкеакоски: «Какими прелестными показались лотты из Валкеакоски даже нашему брату старику. Даже мечтать об этом не мог».

Бытовое разложение получило широкие размеры в тылу среди молодежи. Финны, гордившиеся ранее прочностью семейного уклада и воспитавшие своих детей по строгим законам поведения, могут теперь только возмущаться тем, что происходит и в тылу, и на фронте. Резервисту Вильяму Лаурио пишет сестра Эльза Лаурио из Хельсинки: «Тапани писал, что приезжающие из отпуска привозят вино и пьют на передовых как свиньи под самым носом у русских, а здесь в тылу женщины пьют и ведут плохой образ жизни. Пьют ли там у вас?».

Лейтенант и прапорщик писали, что господа пьют и празднуют там на передовых и заставляют солдат охранять себя. Те должны охранять их и мерзнуть. Разве это справедливо? И еще говорят о русских. Тапани писал, что они получают очень мало пищи и что продукты им привозят, но господа пьют и едят все, и солдатам остаются одни крошки. Не стоило бы финнам говорить о неполадках в другой стране, когда их у себя достаточно. Устраивали бы у себя дела как полагается, и сняли бы бревно из своего глаза, а потом только критиковали бы недостатки других».

В письме своему другу Пантти Хонгисто пишет М. Пиэтиля из Сейняеки о подругах, которые раньше славились в деревне скромным поведением: «Кайса Кокко была вчера у нас. Она очень довольна тем, что работает в аптеке Каухаеки. Она рассказывала, что у них там есть такой узкий круг знакомых, которые ходят в гости друг к другу. У Каарина они собираются встречать Ваппу. С ними будут, конечно, кавалеры, а ты догадаешься, что можно достать в аптеке. Оказывается, и Каарина начинает терять равновесие, а ведь совсем недавно она произносила речь на заседании Райттиуссоеура (общество трезвых, организация, борющаяся против пьянства и бытового разложения)».

Невесту резервиста Вильяма Лаурила шюцкоровцы[9] отправили в полевое кафе. Оттуда она посылает жениху испачканное слезами письмо, в котором сообщает: «Я попала сюда в Кестенгу. Была сначала в Куусамо в финском кантине (полевое кафе), но потом попала сюда в Кестенгу и нахожусь в немецком кантине. Слушай, не сердись на меня за то, что я нахожусь здесь. Я так боюсь тебе писать об этом, но если я потеряю тебя, мне не стоит больше жить <…>».

Но большинство женщин и девушек в финских селах и городах ждут домой своих настоящих парней. Они с презрением относятся к немцам, которых народ иронически называет «выручателями». Солдату Вилхо Хейккинен пишет Кертту Тарккила из Оулу: «Ты пишешь, что тебя злит то, что попал опять туда в лес. Конечно, это никому не весело. У меня тут тоже ничего хорошего нет. Была раза два на танцах, но там не было ничего интересного, т. к. танцы были организованы этими «выручателями». Не было ни одного настоящего парня, одни только немцы <…>».

Солдату Макконен пишет рабочая девушка из Хямеенлинна, которая в предыдущем письме уже рассказывала своему жениху, что не может терпеть «героев тыла», пристающих к девушкам на каждом шагу: «Я слыхала такие разговоры, будто немцев привезут и сюда. Наверно, они теперь «научат нас любить». Говорят, что они научили этому уже женщин других городов Финляндии. Тогда не останется больше ничего, кроме как петь: «Там в роще любят немцы» и т. д. Как ты об этом думаешь? По-твоему, они достаточно горячи, чтобы учить нас? Ты спрашиваешь, не слишком ли жестоко дать за это по морде? Да, конечно, это жестоко, но ничего не поделаешь, характер у меня такой. Да от маленьких побоев вреда не будет <…> Мы с Анной должны были ехать развлекать солдат в госпитали и на фронт, но я простудилась. Теперь у меня насморк. Жаль, а то бы я им спела о жизни в нашем тылу: «Шпику мы больше не видим, / Все осталось позади <…> / Мы бегаем, стоим в очередях за салаками. / Нет танцев, ни веселья, / Одни старые кинокартины. / И время ограничено, компания рассеяна, расквартирована. Не ворчали бы бабы, если бы куры кудахтали…» и т. д.».

Война надоела финским солдатам. Безотрадные письма из тыла способствуют разложению военной дисциплины. Свое недовольство войной солдаты выражают откровенно: «Приходится опять отправляться на передовые. Я бы охотнее остался здесь в тылу и работал, чем отправлялся бы туда в качестве пушечного мяса, – пишет молодой капрал Халлинен после отпуска брату. – Теперь злит еще больше, что старых переведут, а нам, молодым, придется остаться здесь, как будто мы пожизненны».

Капрал Тойво Херранен пишет младшему сержанту Вяйне Лауриваара: «Это очень горько. Все время в движении, все время в огне и дыму и повсюду кругом смерть. Эта военная волынка начинает уже злить, могла бы она кончиться, но никак не кончается <…>».

О недовольстве войной в финской армии свидетельствует широко развивающееся дезертирство. Все чаще и чаще финские солдаты не возвращаются из отпуска в свою часть или дезертируют из части, унося с собой оружие. Из дезертиров образуются вооруженные отряды, так называемые «лесные гвардии». Солдату Вилье Тервола пишет из Войккай Оравала Лида Тервола: «Лаури должен был выехать из Коувола вместе с Вилле Раюлином на фронт, но 13-го он писал из Коувола, что завтра его отправят в тюрьму, так как он не захотел идти на фронт. Они говорят, что и из тюрьмы пошлют на фронт, если захочешь. Вилле Ниуурола долгое время был в самоотлучке. Полицейские забрали его. Он заявил, что на фронт не пойду, пойду скорее в тюрьму».

Военнопленный Лаури Райванен, который пошел из тюрьмы на фронт, чтобы сдаться а плен Красной Армии, рассказал, что в Хельсинки утверждают, что в тюрьмах страны сидит 40–50 тысяч дезертиров. А сколько их бродит в лесах, городах и селах – неизвестно. Финские крестьяне прячут и кормят дезертиров и оказывают им всяческую помощь.

Тыл германского фронта а Финляндии становится безнадежнее и беспокойнее. Финское правительство старается всякими мерами успокаивать народ. В ответ на запросы матерей и жен, когда же кончится война и когда их сыновья и мужья вернутся домой, финское правительство подарило им так называемый «Крест свободы» финских матерей, который был торжественно повешен на стене зала заседаний сейма 10 мая 1942 года. Этим крестом финские правители хотят заменить матерям – сыновей, женам – мужей, а детям – отцов, отдавших свою жизнь за неправое дело, но кресты, побрякушки и обещания финских правителей уже давно надоели народу и вызывают только возмущение. Им уже давно перестали верить. Финский народ начинает понимать, что ему не по пути с продавшим свою шкуру Гитлеру правительством войны и дает совет своим сыновьям: не жертвовать молодой жизнью за ненужное дело.

РГАСПИ. Ф. 553. Оп. 4. Д. 421. Л. 181–190. Подлинник. Автограф Ю.В. Андропова.