Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Янош Кадар с 1945 года был членом политбюро Венгерской ком­мунистической партии. Когда компартия слилась с социал-демократи­ческой партией в единую Венгерскую партию трудящихся, его сделали заместителем генерально-ю секретаря. Одновременно Кадар стал мини­стром внутренних дел (до июня 1950 года). Он сначала участвовал в организации политических процессов, а потом сам стал жертвой столь же ложного обвинения. Советские чекисты, работавшие в Венгрии, со­общили в Москву, что «Кадар не заслуживает политического доверия, до 1939 года поддерживал контакт с троцкистами, после ареста в 1944 году якобы бежал из-под ареста».

Москва дала санкцию, и Яноша Кадара приговорили к пожизнен­ному заключению. Он отсидел три года. После смерти Сталина, в 1954 году, его реабилитировали и вернули на партийную работу. Но на нем лежало клеймо недоверия. Советские представители боялись, что оби­да за репрессии приведет Кадара в оппозицию. На том же пленуме ЦК в июле 1956 года, когда Ракоши потерял власть, Кадара ввели в со­став политбюро и секретариата ЦК Венгерской партии трудящихся. Встревоженный Андропов сообщил в Москву, что это «серьезная уступ­ка правым и демагогическим элементам».

«Даже на общем фоне дипломатических донесений из восточно­европейских столиц, — пишет известный специалист по истории Вен­грии Александр Стыкалин, — докладные Андропова иной раз выделялись исключительной жесткостью позиций. Даже самый умеренный реформа­торский курс в «подответственной» ему стране будущий генсек считал чреватым ослаблением контроля со стороны Москвы, а потому крайне нежелательным...»

Посол Андропов продолжал считать, что причина всех проблем — нерешительность венгерского политбюро, его беспринципные уступ­ки. Посольство ставило на тех, кого народ не поддерживал.

7 июня в Будапешт приехал секретарь ЦК по международным делам Михаил Андреевич Суслов. Поговорив с руководителями венгер­ской партии, он разошелся во мнениях с Андроповым относительно Ка­дара и сообщил в Москву: «После длительной беседы с Кадаром я со­мневаюсь, что он отрицательно настроен против СССР. Введение же его в политбюро значительно успокоит часть недовольных, а самого Кадара морально свяжет».

Удивительно, что даже догматик Суслов в ходе венгерских со­бытий оказался не таким твердолобым, как Андропов. Суслов призывал к умеренности, Андропов требовал применить силу. Считается, что именно венгерский опыт пробудил в Андропове страх перед реформами в экономике и либеральными послаблениями в общественной жизни. В реальности Юрий Владимирович всегда был противником реформ.

8 отличие от посольских циников, которые ни во что не ве­рили, венгерская интеллигенция в пятьдесят шестом году пыталась оживить марксизм. Но и коммунисты говорили, что хотят строить не советский, а венгерский социализм. Венгерская интеллигенция искала пути выхода из кризиса. Эти искания вырывались на страницы прессы, вызывая возмущение советских дипломатов. Они глазам своим не вери­ли, читая призывы к свободе слова и требования наказать палачей, хозяйничавших в стране в сталинские времена. Сотрудники посольства и разведчики докладывали о происках реакционно настроенной части интеллигенции и оппортунистических элементов в партии», хотя речь шла об убежденных коммунистах.

Посольство знало все, что происходило в руководящем эшело­не, до деталей, до мелочей. Но что говорили и делали лидеры оппо­зиции — об этом посольство собственной информации не имело, поэто­му, по существу, вводило Москву в заблуждение. Собеседниками со­ветских дипломатов были лишь сторонники жесткой линии, которые не столько информировали, сколько пытались таким образом влиять на посла.

В посольских донесениях в Москву искусственно преувеличива­лась роль венгерских писателей, деятелей кульгуры. У Хрущева и его соратников возникало ощущение, ЧТО вся эта буча — дело рук кучки ненадежных интеллигентов. В реальности против сталинского наследия восстала большая часть общества, поэтому власть и отступала.

6 октября перехоронили останки расстрелянного в сталинские годы по ложному обвинению секретаря ЦК Ласло Райка, затем так же, с почестями, предали земле останки расстрелянных в 1950 году по ложному обвинению в шпионаже венгерских генералов. Андропов сооб­щил в Москву, что «нерешительность политбюро и ряд беспринципных уступок, которые оно делало без всякого политического выигрыша, сильно расшатали положение венгерского руководства, а похороны останков Райка еще больше способствовали этому».

12 октября венгерскому руководству пришлось арестовать од­ного из организаторов репрессий сталинского времени, бывшего члена политбюро и руководителя госбезопасности Михая Фаркаша.

«Этот давний член партии оказался человеком типа Берии, — вспоминал Никита Хрущев, — карьерист и с заскоками ненормального, садист какой-то. Мне потом рассказывали, с какими издевательствами он вел допросы честных людей. Мало того, он и своего сына вовлек в эту кровавую круговерть, сделал и из него палача. Фаркаш стал про­сто пугалом в Венгрии».