Читаем Юрий Долгорукий полностью

Сам Изяслав, собрав войска, намеревался было выступить к Луцку на помощь брату, однако этого ему не позволил сделать князь Владимирко Галицкий. Он со своими полками вступил на территорию Волынского княжества и встал «на Полоной» — «межи Володимером (Волынским. — А. К.) и Луческом». При этом галицкий князь не начинал военных действий, не разорял чужой волости и вообще вел себя подчеркнуто миролюбиво, лишь преграждая путь Изяславу к Луцку («розъехае», по выражению летописца). Именно в связи с этими событиями автор Киевской летописи и дал восторженный отзыв о «добром князе Владимирке», который «братолюбием светяся»: «не хотя никому зла», он именно «того деля межи ими ста, хотя е уладити».

Изяславу Мстиславичу так и не удалось прорваться к Луцку. Пришлось обращаться к Владимирку — теперь уже его прося о посредничестве в переговорах с Юрием. «Уведи мя в любовь к строеви моему и своему свату Дюргеви, — с такими словами Изяслав послал к галицкому князю. — Яз в всем виноват перед Богом и пред ним».

Итак, Изяслав Мстиславич признавал себя виноватым перед дядей. Показательно, однако, что от «новгородских даней» он так и не отказался!

Владимирко охотно взял на себя роль миротворца и обратился к свату, «молящюся о Изяславе». Очевидно, полная победа Юрия и его утверждение на Волыни не входили в планы галицкого князя, который по-прежнему противился объединению Киева и Волыни в одних руках. Но Юрий на мир согласился не сразу. По летописи, его враждебность к племяннику разжигали все тот же злой «советник» Юрий Ярославич и старший сын Ростислав, Последний, очевидно, не мог простить Изяславу Мстиславичу обиду, которую тот нанес ему в Киеве, и превратился в его наиболее непримиримого врага.

На счастье Изяслава, на его защиту встал другой сын Юрия Долгорукого Андрей. Его и в молодости отличали не только безрассудная отвага, но и миролюбие — качества, редко уживающиеся друг с другом. «Сущю бо ему милостиву на свои род, паче же на крестьяны», — пишет об Андрее летописец. Андрей стал уговаривать отца не слушать Юрия Ярославича: «Примири сыновца к собе, не губи отцины своея». А далее повторил формулу, к которой всегда прибегали князья, желая остановить войну: «Мир стоит до рати, а рать до мира». Любопытно, что в речи Андрея (текст которой в летописи, к сожалению, дошел до нас не полностью, но с существенными пропусками) были повторены те слова библейского псалма, которые когда-то цитировал князь Владимир Всеволодович Мономах в своем знаменитом письме Олегу Черниговскому: «Отце господине, помяни слово писаное: “Се коль добро [и коль красно], еже жити братие вкупе!” (ср.: Пс. 132, 1)». Возможно, Андрей ссылался не на одну только Псалтирь царя Давида, но и на письмо своего великого деда.

Свой голос в пользу мирного разрешения конфликта присоединил и Владимирко Галицкий, направлявший в те дни послания как Изяславу, так и Юрию с Вячеславом. Князья словно соревновались друг с другом в красноречии, находя все более и более убедительные аргументы и все более и более яркие цитаты. «Бог поставил нас волостели в месть злодеем и в добродетель благочестивым, — назидательно писал Владимирко Юрию и Вячеславу. — То како можем молитися к Създавшему нас?! Отце нашь остави нам прегрешения наша, якоже мы оставляем прегрешения наша. Сыновец ваю Изяслав (в тексте ошибочно: Святослав. — А.К.), акы от ваю рожен, перед вами не творится прав, но кланяеться и милости ваю хочеть. Аз же не прост есмь, не прост ходатаи межи вами! Ангела Бог не сослеть (то есть не пришлет с небес, — А.К.), а пророка в наше дни нетуть, ни апостола». (В «Истории» В. Н. Татищева окончание речи Владимирка звучит так: «…Ангела бо Бог не пошлет, пророков и апостолов во дни наши нет, но учение их с нами; того должны мы слушать и закон хранить, не думая о себе неподсудным быть Богу»{223}.) Очевидно, именно пророком, возвещающим истину, и ощущал себя сам Владимирко.

Особенно сильное впечатление это письмо произвело на Вячеслава Владимировича. «Незлобивый сердцем», он «послуша брата своего и свата Володимира, прием в сердци слова его, потькнуся к ряду и к любви», то есть склонился к заключению мира. Впрочем, последующая речь Вячеслава к брату показывает, что это его стремление диктовалось не одним только братолюбием, но и опасением за судьбу собственной волости, слишком близко расположенной к владениям племянника. «Брате, мирися! — требовал Вячеслав от Юрия. — Хочеши ли не уладивъся пойти прочь, то ты ся прочь, а Изяслав мою волость пожьжеть».

Юрий также не мог не прислушаться к словам свата. Союз с Владимирком был основным условием успешного продолжения его войны с племянником, и если галицкий князь настоятельно требовал мириться, то приходилось подчиняться. К тому же приближалась весна с ее всегдашней распутицей, никак не способствовавшей ведению боевых действий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное