Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

Присвоение звания Героя Советского Союза ускорило завершение разведывательной карьеры полковника Вартаняна. Геворк Андреевич объяснял:

«Мы сами попросили, после того как в 1984 году мне присвоили звание Героя Советского Союза, а Гоар получила очередной орден — Красного Знамени. Мы приехали в Союз, нас здесь наградили, и мы с Гоар решили, что у нас обоих уже 43–45 лет нелегальной работы, нам перевалило за 60 лет, так что надо, как говорится, и честь знать.

К тому же информация о том, что мне присвоили звание Героя, так или иначе могла просочиться за рубеж. А если бы просочилась, то, безусловно, разведки начали бы нас искать. Правда, награду мне под чужим именем дали, так что в результате я дважды получал Золотую Звезду»[296].

Что интересно, Геворк Андреевич дважды получал Золотую Звезду (одну и ту же), зато носил две разные Золотые Звезды. Нет, речь идёт не о дубликатах этой почётной награды, выдаваемых для «повседневной жизни». Но если военные носят их на мундирах постоянно, то сотрудники разведки — лишь по великим праздникам и в своём узком кругу.

Так что когда в Ясенево, в штаб-квартиру СВР, приезжали почётные гости и посещали Кабинет истории, как скромно называется тамошний музей, а экскурсию для них порой проводил Вартанян, — он брал с одной из витрин ту самую Золотую Звезду, которой в 1960 году был награждён Рамон Меркадер^{141}…

В заключение этого эпизода перескажем то, что говорил нам Герой Советского Союза Вартанян о своих начальниках. Ставший разведчиком ещё в годы Великой Отечественной войны, он общался со всеми руководителями Управления «С». У каждого из них, разумеется, были свои плюсы и минусы, но никого из них Геворк Андреевич не мог назвать человеком случайным, занявшим не своё место. По его убеждению, всё это были люди компетентные, понимающие. Разумеется, у каждого был свой подход к делу: одни более осторожные, сдержанные, другие — более рискованные. Вартаняну, по его признанию, было приятнее работать с рискованными людьми, и в числе таких, рисковых, он называл Юрия Ивановича. Но, заметим, не самым! «Эти люди могли брать ответственность на себя, рисковать, и поэтому с ними были сделаны большие дела», — говорил он.

А вот что сказал нам другой разведчик-нелегал, Герой России:

«Юрий Иванович был смелый человек — очень смелый! Порой даже сумасшедший — как про него говорили: „сумасшедший, но не дурак“. Он принимал нестандартные решения — смело, дерзко. Как-то его запрашивали из одной резидентуры — они проводили очень острое мероприятие, нужна была санкция начальника нелегальной разведки — и ему присылают телеграмму: „Просим вашего согласия на проведение таких-то и таких-то мероприятий“. Подробно излагается весь план операции. И мне потом говорили: „Представляешь, получаем от ‘Градова’ (псевдоним Дроздова) телеграмму за его подписью: На ваш номер такой-то такой-то сообщаем: ‘Да’“. И всё!»

Чтобы было ещё понятнее, о чём идёт речь, мы имеем возможность привести конкретный пример такой рискованной работы, не всеми даже в своё время одобряемой.

Помнится, Хайнц Фельфе^{142} писал:

«В Советском Союзе также признаётся неписаный закон разведки, согласно которому раскрытый разведчик не может больше заниматься этой деятельностью. Особенно в том случае, если он побывал в руках противника…»[297]

Что же таковым остаётся делать? Вспоминать фразу Остапа Бендера: «Придётся переквалифицироваться в управдомы»? Кому-то действительно пришлось (вспомним судьбу «Веста»!), но кому-то нашлось место в Центре, без выездов за кордон и контактов с «противником» — разумеется, процентные соотношения таких судеб нам неизвестны, да и зависели они от многоразличных причин.

Вот что рассказал нам Алексей Михайлович Козлов, два года проведший в южноафриканских застенках и обменянный на десяток различных шпионов:

«Юрий Иванович Дроздов предложил мне работать в Управлении „С“, в Москве, но я категорически отказался! Дроздов был страшно удивлён, но я ответил: „Если работать в ‘С’ — то только быть нелегалом!“

Тогда меня назначили в один институт. Работали хорошо, всё нормально… А потом, года через два, мне стало тоскливо. Была осень, дождь шёл. Я поднял трубку, набрал дроздовский номер: „Юрий Иванович, мне нужно с вами поговорить“. — „А ты далеко? Десять минут тебе хватит дойти до меня?“ — „Хватит“.

Прихожу. Он говорит: „Я знаю, зачем ты пришёл. Но что я с тобой буду делать? Ты отсидел, тебя все знают… Чего ты, в конце концов, хочешь?“ Говорю: „Я хочу обратно на нелегальную работу. Никуда отсюда не уйду, пока вы меня обратно не возьмёте“.

И вот мы сидели с ним и молчали. Гробовое молчание было! Потом он говорит: „Слушай, Лёшка! А чего нам не рискнуть? Ты здесь уже четыре года. Тебя они нам отдали, ты нигде в розыске не значишься. Ну и всё! За четыре года ты располнел, совсем изменился. Можно! Но сначала пошлём тебя в страну с менее жёстким режимом…“ Туда и послали»[298].

Сергей Сергеевич объясняет, что всё было несколько посложнее и гораздо более продуманно и просчитанно: