Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

Разведчики, работавшие «в поле», знали о происходящем в стране гораздо лучше, нежели миллионы наших граждан, получавших из «зомбоящика» информацию о том, что «прогрессивная общественность» восхищается «перестройкой», очередными мирными инициативами СССР и «лично товарищем Горбачёвым», самым популярным мировым лидером по версиям авторитетных западных изданий, проплаченных из нашей казны. Нелегалы же черпали информацию из документов противника, снабжённых высшими грифами секретности и содержавших объективную информацию абсолютно иного толка. Они спешили сообщить в Центр о том, что им стало известно, но это воистину был «глас вопиющего в пустыне». Хотя писем таких было немало.

Шебаршин вспоминал, как Юрий Иванович передал ему одно из них:

«Дроздов смотрит на меня, на лице его нет привычной улыбки. Читаю: „…Предательство социализма… развал нашего государства… бездумные уступки Западу… предали союзников… не понятно, чем руководствуются в Кремле; люди ЦРУ в советских верхах… разлагается КГБ… куда смотрите вы?“ И спокойное: „Невыносимо тяжело наблюдать всё, что происходит в нашем Отечестве. Но вы можете быть уверены, что я выполню свой долг до конца“.

— Так что будем делать, Юрий Иванович? Председателю это письмо пошлём, пусть почитает, может быть, что-то Горбачёву процитирует… Нелегала надо успокоить: ещё ничего не потеряно, наша работа нужна Родине, ну и так далее, потеплее. Но что же будем делать, дорогой товарищ генерал? Куда мы катимся? Куда нас, как стадо баранов, ведут? Почему игнорируют нашу информацию — Крючков докладывает наверх, а там она бесследно растворяется? <…>

Дроздов взрывается гневной тирадой — передо мной не руководитель нелегальной разведки, а офицер-фронтовик, до глубины души уязвлённый унижением своего Отечества. Мне понятно всё, что он говорит сдавленным, дрожащим от ярости голосом. У него нет главного — ответа на вопрос: „Что же делать?“

И у меня его нет. Надо работать, жить, надеяться, что пройдёт это наваждение, пройдёт с нашей помощью… И не верить кремлёвским свистунам»[312].

Обратим внимание: Дроздов, не согласовывая ни с кем (а над ним — Шебаршин и Крючков), отправляет письмо нелегала Шевченко «на самый верх». Тут и его особый статус, им самим созданный, — мы давно заметили, что он любил бравировать своей независимостью, тут и его привычка к прямому общению с Андроповым. Шебаршин же вряд ли мог отправить письмо «через голову» Крючкова — не потому, что боялся, а просто не имел такой возможности.

Книги следует читать внимательно. Вот Юрий Иванович писал:

«В начале 1990 г. руководство Первого Главного Управления ознакомило меня с аттестацией, вывод которой гласил, что в связи с „достижением предельного срока службы“ я подлежу увольнению в отставку. Шестьдесят пять лет. Действительно пора. За плечами 13 лет службы в Советской Армии, 35 лет в разведке, а всего 48 лет (или 53 года, с учётом льгот за особые условия работы). Можно и на покой. Но увольнение затянулось.

В начале мая 1991 г. этот вопрос был окончательно решен руководством. Я подал рапорт, в котором просил уволить меня по возрасту. 3 июня я последний раз встретился со всем коллективом нелегальной разведки, объявил о своём уходе, поблагодарил всех за службу и покинул подразделение, которому посвятил двадцать один год жизни»[313].

Чтобы увольнение просто так затянулось более чем на год? Верится с трудом! Потому, наверное, и в Службе ходят разные предположения о том, из-за чего генерал Дроздов был вдруг уволен именно в июне 1991 года. Эти варианты мы приводить не будем, ограничившись рассказом Валерия Владимировича Попова:

«Причиной того, что Дроздов уволился, был разговор с Крючковым, и после этого разговора он был вынужден — именно вынужден! — уйти. Об этом он рассказал мне при нашей последней встрече, в самой последней беседе.

Сам я тогда, в 91-м, по его заданию находился за рубежом, работал в одной из резидентур, и не знал, что он ушёл фактически накануне известных событий.

Как он мне сказал, последней каплей для принятия такого решения была его личная встреча с Владимиром Александровичем. „Я не согласился с позицией и предложениями Крючкова по поводу спасения тогда Советского Союза. Не сог-ла-сил-ся! Я возразил, что есть другой способ, — и об этом способе сказал“.

Юрий Иванович мне уточнил: „Я категорически был против предложенного варианта тех событий, что, в итоге, произошли 19 августа. Я понял, что они не приведут ни к чему хорошему, зато они могли привести к гражданскому столкновению. Нужно было принимать совершенно иные меры! Владимир Александрович меня выслушал и сказал: ‘Ну, в таком случае, у нас разные пути’“.