Юрий Гагарин

Рабочий смутился. Все притихли. А Королев, приглашая Гагарина, присел, прислонился к железной ферме рядом.

— Орден Ленина кто получил?

— Так то ж оптом за все, — улыбнулся рабочий.

— Большая заслуга из маленьких складывается, — заметил Королев.

— Что правда, то правда, — согласился рабочий. — А вы что же, нашему имениннику обкатку даете? — И он с почтительностью показал на Гагарина.

— Да вот, привыкаю, — охотно отозвался Гагарин. Видно было по лицу, что ему хочется сказать что-то душевное, уверить этих людей. — Все системы надежные… Одним словом, сразу видна работа… — Он никак не мог подобрать нужное.

— Что ж, наше изделие, как говорит Сергей Павлович, первый сорт! — степенно проговорил рабочий. — Извини, что на «ты», но ты же из нашей кости, Юра, из рабочей? И как рабочий рабочему тебе говорю: «Мы сделали все на совесть». Теперь дело за тобой…

Он поворотился к Королеву, не без намека подмигнул товарищам:

— Мы тут порассуждали, Сергей Павлович, и пришли к такому заключению: без рабочего человека ракета ни туды и ни сюды, как говорится… И на старт ее вывозил тепловоз. По рельсам, значит, по шпалам. Видели, машинист из окошка выглядывал? Ракету вез! Вот так-то. Не дрова там какие-нибудь! Ракету! Значит, кто ей дает здесь, на Земле, силу небесную?

— Ты прав, Григорий Семенович, на сто процентов, — сказал Королев. — До свидания, не будем вам мешать. Юрию Алексеевичу еще надо выспаться.

— Всего доброго, — сказал Юрий, пожав каждому руку.

— А ведь Зародов прав, — произнес раздумчиво Королев, — не знаем даже фамилии машиниста. И таких, кто готовил старт, — тысячи…

— Вот это-то и тяжело держать на плечах, Сергей Павлович, — вздохнул Гагарин.

Они спустились по трапу, оглядываясь на ракету, на площадки, заполненные людьми в спецовках. У одноэтажного домика, где Гагарину предстояло ночевать, они распрощались.

Разгорались огни космодрома, напряженнее становился ритм предстартовой работы.

Звезды одна за другой зажигались над космодромом. Огромное степное небо словно проникалось любопытством к невиданному: ракета, высвеченная прожекторами, принимала все более стройные, стремительные очертания, наливалась силой. И словно торопила старт. Но люди на площадках обслуживания, обступившие ее, сдерживали это нетерпение, еще и еще раз перепроверяли системы, механизмы, приборы. Они работали сосредоточенно и углубленно, стараясь меньше шуметь. Многие нет-нет да и поглядывали в ту сторону, где скапливалась небудимая тишина, — подсвеченная нить асфальтовой дороги указывала туда: там, под молодыми пирамидальными тополями, белели два крытых шифером домика. В одном из них окна были пригашены, в другом, точно таком же, светились воспаленным беспокойным огнем.

В домике с невыключенным светом из угла в угол комнаты вышагивал Королев, Он так и не раздевался, только распахнул на две-три пуговицы ворот рубашки, и, не находя места, то присаживался за письменный стол, листая какие-то бумаги, то ложился на кушетку, прикрывал на минуту глаза и, внезапно вскочив, подходил к шкафу, доставал книгу. Читать не читалось. И поверх страниц он все чаще поглядывал на телефон, почему-то упорно молчавший. Не вытерпев, резко набирал номер, задавая один и тот же вопрос:

— Ну как дела? Все проверили?

И снова начинал вышагивать по комнате.

Напряженные черты лица его разгладились, когда, достав из верхнего ящика стола фотографию, он, придвинув лампу, начал ее рассматривать. Это был портрет Гагарина «девять на двенадцать», какие обычно посылают домой — родителям или любимой. Гагарин выглядел в короткой стрижке мальчишески молоденьким старшим лейтенантом — в глазах запечатлелась серьезность, даже грустная задумчивость, но в ямочках губ таились озорники, выдававшие характер неунывающего, покладистого, доброго, отзывчивого на шутку парня.

Королев положил в стол фотокарточку, прилег на кушетку, но волнение подняло, заставило его встать. Часы в домике на Байконуре показывали за полночь. Сергей Павлович прислушался, посматривая то в окно, то на безмолвный телефонный аппарат, и начал решительно застегивать пуговицы на рубашке.

Набросил пальто, вышел в ночь. И через некоторое время его высветили у ракеты прожекторы космодрома.

Люди подходили к нему с докладами, он выслушивал их, но все время поглядывал на ракету.

Выждав паузу, когда на минуту остался один, направился к лифту, нажал кнопку подъема.

На площадке у корабля вышел. В раздумье постоял возле открытого люка, просунулся вовнутрь, потрогал кресло космонавта.

«Вот она, моя мечта», — подумал про себя Королев. Он опробовал тумблеры, кнопки, как бы одно за другим включая пережитое до этих минут. И начал мысленный разговор то ли с собой, то ли с Юрием.