Юрий II Всеволодович

Своим порывом Якум увлек находившихся в некоем оцепенении всадников. Каждый ощутил в своей душе не только отвагу и решимость, но неодолимую ярость, которая заставляет человека драться до конца, не помышляя о смерти, даже не испытывая боли от ран, ударов и ссадин.

Навострив луки, пешцы выпятили убийственный вихрь стрел. Они вырвали из седел сотни всадников. Задние скакали через упавших, втаптывали в снег мертвых и раненых.

Новый град стрел из-за красных щитов хлестанул татар, продолжавших рваться вперед с остервенением самоубийц. Неся огромные потери, со стонами и вскриками, они все-таки доскакали до передней линии обороны, смяли лучников, однако застряли в частоколе копий.

Но и ряд копейщиков они прорвали, грудя лошадей и тела.

Дальше на их пути встали сицкари с топорами, насаженными на длинные древки.

Смяли, порубили и сицкарей тоже.

Юрий Всеволодович повернулся к дружине, одним взглядом схватил бледные, напряженные лица.

— За мной! — Он поднял меч и сжал стременами бока Ветра. Тот рванулся вскачь.

— Впере-ед! — раздался рев дружинников.

Тысяча всадников-владимирцев по зову великого князя устремилась на татар воющей разъяренной лавой.

Набирая разгон, ощетинившись копьями, ударили по неоправившимся после боя с пешцами всадникам. Их строй колыхнулся изломанной волной, изготавливаясь для встречного боя. Выхватив луки, они очернили небо тучами стрел, но сделали это лишь для острастки, урона дружинникам не нанесли.

Сошлись ближе — и стрелы стеганули уже с убойной силой. Они отскакивали от щитов и броней, впивались в конские шеи, в лица воинов, поражали насмерть. Едва ли не каждый второй дружинник вывалился из седла или грохнулся вместе с лошадью.

Наконец сошлись грудь в грудь…

В тугом водовороте смерти, в лязге мечей, ржании лошадей, криках боли и ненависти не понять было, где свои, где чужие.

Свалка кипела, пузырилась кровью, отнимала дыхание смрадом испражнений, которые не могли удержать умирающие и по которым скользили кони.

Прямо перед Юрием Всеволодовичем возник татарин на горбоносой лошади, приготовился к встрече с великим князем русским. Сам поджарый, сухой, на голове лисья шапка с хвостами и когтистыми лапами, а в ухе серьга.

Как завороженный, Юрий Всеволодович смотрел из-под кольчатой прильбицы шлема на эту серьгу: Бий-Кем говорил, что татары украшений не носят, так нешто это русский или половец? Вздорная мысль лишь миг один его занимала, но едва не стоила ему жизни.

Татарин первый успел нанести удар, но, к счастью, он пришелся по шелому вскользь.

Кто-то из ближних мечников ткнул татарина под ребра, и тот свалился под брюхо своей лошади.

Высверки мечей, звериные хрипы — омут битвы разрастался, ширился, все глубже затягивая в себя Юрия Всеволодовича: спутанные конские гривы, налитые кровью агатовые глаза лошадей, всхрапывающие красные ноздри, — все металось перед ним, как в бредовом сне. Плоские, словно без глаз и носов лица, разверстые вонючие рты, едкий запах пота, лязги железа о железо — все смешалось в адском зловещем вареве.

Взмах кривого меча перед лицом — увернулся!

Посунуто прямо к груди копье — успел заслониться щитом!

Сам взмахнул прикладистым харалужным мечом Якума — узкие глаза врага сразу округлились от страха ли, от злобы ли…

Хруст!.. Это он проткнул татарина, но сам налетел на железный крюк, которым его выдернули из седла.

Юрий Всеволодович тяжело обрушился вниз. Даже молодая березка переломилась от удара его тела. Он успел уклониться от копыт. Не выпуская из рук ременного повода, поднялся и вскочил снова в седло.

Рядом увидел Луготу, понял, кому обязан жизнью. Кивнул ему благодарно, но Лугота не увидел. Его уже отнесло далеко.

И снова треск ломающихся копий, скрежет железа, крики ярости и отчаяния, предсмертные стоны и визг лошадей, получивших ранения в горло.

Неожиданно к этим звукам добавились новые: рокот бубнов, завывание дудок, басовитый рев труб — это татарские военачальники решили подбодрить своих всадников. Однако такая затея не помогла им.

Верно выбранный и хорошо выполненный порядок ввода в бой ратников, когда пешие лучники и копейщики значительно обескровили вражескую конницу, ратное умение и отвага владимирских дружинников, вступивших в битву из засады в самый выгодный миг, в конце концов увенчались победой.

Татары бились умело, ни один не побежал с поля боя, ни один не попросил пощады — все полегли в излучине Сити.

Среди мертвых тел и полуживых людей свои и чужие раненые истекали кровью, ошеломленные, иные без рук, иные с перебитыми ногами, ползали по красному снегу, стоная, пытаясь остановить кровотечение. Слышались мольбы, взывания о помощи, проклятья на разных языках.

— Брат, неужто мы их одолели? — радостно и растерянно повторял Святослав.

Глеб Рязанский, которому перед боем так и не дали оружия, сейчас разжился сразу тремя мечами и со знанием дела выбирал из них тот, который побывал в сече и не затупел, остался без зазубрин и щербин.

Юрий Всеволодович велел трубить сбор дружины возле ставки, где неколебимо стоял его стяг.