Юрий II Всеволодович

Вести коней к ставке надо было через тот безлесый берег, на котором только что шла сеча. В горячке битвы не замечали мертвых и раненых, однако сейчас идти по залитому кровью и устланному трупами и корчащимися в последних муках берегу было жутко — слишком явна и страшна смерть, даже и кони отворачивали морды.

Солнце только-только поднялось над елями, все еще клубился дым пожарища над погостами, а уж половина владимирской тысячи полегла. Потери среди пешцов были и того больше.

От Василька по-прежнему не было вестей, а по отдаленному гулу можно было понять, что идет в Шеренском лесу яростная схватка.

Юрий Всеволодович решил идти на помощь своим сыновцам, повел свою тысячу, вернее, то, что осталось от нее, под прикрытием тянувшегося вдоль Сити соснового бора. Шли на рысях, стараясь не шуметь.

— Стойте! Погодите! — послышался позади крик.

Всадник с копьем и в доспехах с трудом одолел небольшой подъем. Видно было, что конь его обезножел, запалился так, что вряд ли и выживет.

— Главный воевода подмоги просит!

— Что так? — остановился Юрий Всеволодович. — Я ведь уже посылал ему подкрепление, да у него и своих пять тысяч.

— Теперь и полтысячи нет, а татар — глазом не окинешь, страсть как много.

— Первый вестоноша от Жирослава сказывал, что татары по Мологе шли.

— Шли. Но мы их удерживали, покуда не пришло еще два тумена с главным своим ханом.

— С Батыем?

— Нет. Но тоже на буки начинается…

— Бурундай?

— Во-во, он самый. Через толмача выспрашивал, где великий князь. А мы не сказывали.

— Где же сам Жирослав?

— Тута. Вон, за мной следом идет.

— Ранен?

— В плечо. С ним и остатки ратников.

— Бурундай следом?

— Нет. Мы их обманули. Пошли сперва по льду, а потом нырнули в лес и напрямик к тебе.

Юрий Всеволодович велел трубить сбор успевшим ускакать вперед дружинникам и приказал:

— Копья назад!

Дружинники выученно и споро с дробным перестуком развернули коней.

Все рассуждения о наиболее выгодном расположении полков и возможных перестановках их применительно к складывающимся условиям боя оказались ненужными. Не раз на военных советах прикидывали: татары на силу не пойдут, не станут лезть на укрепления. Ан нет, изменили они своему обыкновению — пошли всей силой. Теперь понятно, почему решились: хорошо выведали, что русское воинство меньше раз в десять, такое превосходство они и использовали.

Юрию Всеволодовичу ясно стало, что теперь, какой ты ни будь стратег, ничего уж не придумаешь, осталось только одно-единственное решение: просто драться, и если не победить, то хотя бы подороже продать свою жизнь.

С решимостью отчаяния врезался Юрий Всеволодович в кучу всадников.

Сильный и выученный конь Ветер подчинялся легкому движению повода, который Юрий Всеволодович держал в левой руке, а правой орудовал мечом. Сам ли Ветер так решил или всадник непроизвольно послал резко влево, но оказался Юрий Всеволодович на миг в стороне от схватки и увидел, что перед ним уж не кучка врагов, а непробиваемая стена. Но словно бы он и выпал на время из рубки, которая складывалась теперь из многих разрозненных поединков.

Лугота, гибкий и увертливый, умудрялся и от стрел уклоняться, и в единоборства храбро вступать. Судьба благоволила ему, знать, невеста его поповна Ульяница крепко молилась за него. Но все же и молод излиха был он, уверовал в свою звезду, ничего, кроме удачи, не ждал, однако же наступил предел его счастливого везения.

Соскакивая с павшего под ним коня, Лугота зацепился за сучок дерева распахнутой полой длинного кожуха и неловко завалился на бок, прямо на свой вставший острием вверх меч. Повернулся, встал на четвереньках — кровь выбилась ключом, плеснула в ствол березы так, что брызги брусьяные отлетели на лицо Луготы. Он попытался подняться на ноги, но не удержался и снова опустился на снег. Удивился своей слабости, не поверил в нее и еще раз поднялся, зажимая рукой рану. Вдруг сразу обессилел, упал плашмя на залитый кровью и ископыченный снег.

— Все? — выдохнул омертвевшими губами.

— А чтобочка скажу, Лугота? — прошептала Ульяница, приникая к нему лицом.

— Грибков хочу! — прошептал он уже с остановившимися глазами.

Епископ Кирилл, безбоязненно и невредимо находившийся в самой гуще битвы, наклонился над ним и, закрывая ему веки, прошептал, крестя:

— Да будет женитва твоя светла. Радуйся, чадо, пути незаблудному.

И под Губорваном пала лошадь. Спешившись, он начал пятиться назад от наседавшего прямо на него всадника. Успел выпустить стрелу, которая угодила коню в горло. Тот с разбегу грохнулся грудью на снег, перевернулся, взлягивая ногами, затем увалился на бок в смертельных судорогах. Но всадник вовремя соскочил и, как будто ничего не произошло, пешком продолжал погоню за Губорваном.

Продолжая пятиться, Губорван не отводил глаз от врага, от его тускло блестевшего кривого меча. Нога скользнула на твердом снежном намете, Губорван от неожиданности не удержался и упал, сгребая руками снег, и тут обнаружил, что это не сугроб, а заметенный ствол упавшего дерева.