Ужасный грохот и шум символизировали начало действа, и подрастающее поколение ломанулось в зал. Открывало мероприятие выступление группы “КеDы”. Поняв, что это еще не “Пурген”, большая часть зрителей решила покинуть зал с криками “Сектор Газа!” и “Панки, хой!”, продолжив пьянку-гулянку в барах ДК. Тем временем музыканты “КеDов” – татуированные мужики с голым торсом – играли какую-то неразборчивую из-за ужасного звука музыку. Отыграв несколько песен собственного сочинения, панки исполнили композицию “Сектора Газа” под названием “Богатые тоже плачут” и ушли со сцены…
До выступлений “НАИВа” и “Короля и Шута” “дожили” далеко не все зрители. С появлением на сцене Александра “Чачи” Иванова и Ко публику как будто подменили. Откуда-то появились истеричные группиз, характерные для более спокойных концертов.
Что касается “Короля и Шута”, то здесь некоторые зрители даже обрели человеческие лица, подпевая довольно жизненным (по сравнению с предыдущими группами) текстам Горшка и Князя. По окончании мероприятия, распевая песни “Сектора Газа” и “Гражданской обороны”, публика отправилась догоняться в ближайшие магазины, снова распугивая обитателей района станции метро “Багратионовская”».
Глава XLI
«Сектор Газа» на татарском
«Сектор Газа» – подлинно народная группа. Эту фразу можно было бы считать ничего не обязывающим штампом. В самом деле, что можно считать критериями «народности»? Полные стадионы? Любовь представителей самых разных слоев населения? Исполнение песен в переходах? Оглушительное пение в караоке? Мифологизированный статус? Так это есть у многих артистов. Очевидно, что должна быть какая-то уникальная опция востребованности, которая отсутствует у других групп. Для «Сектора Газа» такой эксклюзивной фишкой стали трибьюты на татарском языке.
Диск «Перепевкалары» Филюс Мухаметшин выпустил спустя два года после первого официального трибьюта «Сектора Газа», превзойдя его во всем – кураже, креативности, изобретательности и здоровой провокационности. Чего только стоит название релиза – «Запой», подразумевающее каламбур относительно выпивки и пения. Для этого неофициального кавер-сборника были отобраны полтора десятка классических хитов «Сектора Газа» вроде «Возле дома твоего», «Взял вину на себя», «Колхозного панка», «Явы» и «Вечером на лавочке». Конечно, в голосе певца нет присущей Хою брутальной хрипотцы, поет он менее броско и более лениво. От этого слушать в его подаче самые угарные песни «Сектора Газа» еще забавнее – особенно в обрамлении действительно качественного гитарного саунда.
Татарские тексты адаптированы под национальные реалии. Скажем, в «Колхозном панке» («Колхоз панкы») Филюс Мухаметшин не ссылается бездумно на воронежские топонимы, а вставляет пассаж про «уфимский пятак». Это рождает дополнительный комический эффект, потому что, например, исторический центр Уфы изрядно смахивает на большую деревню, поэтому, перебравшись туда, герой вряд ли кардинально поменял свой социальный статус. Зато уж в умении смачно ругаться ему не откажешь, недаром слово из оригинального текста «пистоню» он отважно меняет на «пиздоню». Да и о национальных корнях не забивает, поэтому соло на баяне в «Колхоз панкы» исполняется с узнаваемыми «татарскими» обертонами.
Еще очевиднее культурный обмен в «Вечером на лавочке» («Бер пар утыра»), во вступлении к которой мелодия и манера исполнения скорректированы настолько, чтобы русская народная песня под навязчивую трескотню аульных сверчков превратилась в татарскую народную. В текст же Мухаметшин от себя привносит недоуменное «телка – хрен ее пойми». А Илья Муромец именуется на восточный манер Ильясом. Последнее курьезно вдвойне – в свете того, что в 90-е Хой опасался ехать на гастроли в Казань, ожидая негативной реакции на свой стеб над татарами в «Илье Муромце». Как видим, татары не просто не обиделись, но и с готовностью «национализировали» нашего богатыря.
Переиначивая «секторовские» песни, Филюс Мухаметшин не боится экспериментировать. Остается только догадываться, насколько много он привнес от себя в татарских фразах. Но иногда он придумывает целые куски на русском, причем – далеко не всегда это касается обсценной лексики. В «Гуляй, мужик!» появляется грубоватый диалог с мужиком, который в ответ на вопрос, «сухой» ли он, возмущенно отвечает: «Сухой?! Вот говно, отстой!» Изобилует эта вещь в новом прочтении и привычными для описываемого 1992 года реалиями вроде «демократов», «коммунистов», «денатурата» и даже «Горбача».