Юрий Хой и группа «Сектор Газа»

Завершая тему телевизионных «вылазок» «Сектора Газа» в начале 90-х, нельзя не вспомнить об их клипе на песню «Колхозный панк». Получилось, что называется, простенько, но со вкусом. Как истинный панк, герой Юрия Хоя норовил вырваться из пластмассового мира нарочито лубочных сельских декораций. Коровы сочувственно кивали головами в такт его музыке, а свиней приходилось охлаждать в атмосфере тотального угара выливаемыми ведрами воды. От других сельских жителей понимания добиться не удавалось. Татьяна Фатеева и какая-то конфузливая матрона обихаживали сидящего на лавочке гармониста (в исполнении сексапильного Алексея Ушакова), бросая время от времени в сторону Юрия Хоя презрительные взгляды. А эксцентричный Сергей Тупикин, согнувшись в три погибели, копировал шаржированную походку Чака Берри, которую режиссер удачно «зарифмовал» с телодвижениями важно вышагивающего петуха.

Глава XVIII «Гуляй, мужик!»

Альбом «Гуляй, мужик!» записывался ровно через год после своего предшественника «Колхозного панка» – в январе 1992 года. Смутное время, тревожные песни. Сельская экзотика отходит на второй план, а в фокусе оказываются истерзанная страна, замученные непрерывным ростом цен люди, полная неопределенность впереди. Даже на обложке диска устрашающего вида пропойцы, кажется, вот-вот превратятся в какую-нибудь нечисть. Но ожидаемой метаморфозы все же не происходит. Там, где мог быть вампирский клык, во рту у одного из колдырей зияет щербина. А все, на что он способен, ― изобразить рожки из пальцев над лысиной уронившего голову на стул друга.

Получилась почти буквальная иллюстрация к заглавной песне альбома «Гуляй, мужик!», где поминается и 1992-й на дворе, и водка по 100 рублей, и коммунисты, пропившие страну. Дескать, чего еще остается делать простым мужикам, которые остались не у дел при закрывшихся заводах и развалившихся колхозах, как не пропивать последнее – «стол, сервант, диван, софу, шифоньер, сервиз»? Залихватская аранжировка в духе чуть утяжеленной Boney M. не отвлекает от главного: веселье здесь натужное, пьяное, обреченное.

Другая социально ориентированная песня альбома – «Бомж» – тоже получилась с двойным дном. Недаром автор научной статьи «Сатирическая проблематика песен Юрия “Хоя” Клинских: к постановке вопроса» Михаил Шеленок окрестил ее «песней-обманкой». Вступительная ремарка автора: «Три месяца назад я написал эту песню, но с ебучим темпом инфляции я заебался тексты переделывать. Так что пусть в этой песне все остается, как было» – настраивает, казалось бы, на злободневное прочтение песни. То же настроение поддерживают и «сиротские» гитарные переборы – совсем как у уличных нищих, выпрашивающих копеечку.

«Это одна из моих первых песен, она придумана была где-то еще в 89-м году, – вспоминал Юрий Хой. – Где-то вот так, ну я ее долго никуда не вставлял, думал, подождет. Я не знал, что она будет такая нормальная, получится хитом». За внешним слоем кроется нечто большее. «У слушателя / читателя изначально может возникнуть сочувствие к одинокому старику, у которого “с детства жизнь <…> наперекосяк”, однако уже в первом куплете возникает противоречивое заявление: “Но я счастлив по-своему, поверь”, а следующий за ним припев подтверждает, что образ жизни для персонажа – это его осознанный выбор, – пишет Михаил Шеленок. – Он не хочет быть полноценным членом общества, работать и т. д. Поэтому его призыв: “Не жалейте меня – я прекрасно живу” – функционирует. Когда начинается третий куплет, построенный на контрастном припеву обращении: “Ах, подайте, люди, мне ради Христа! / Не мила мне жизнь, я от нее устал”, перед нами разворачивается балаганное действо – театр одного актера, свободно меняющего маски в зависимости от обстоятельств. Бомж готов ради подаяния унижаться перед публикой, давя на жалость: “Помоги, прохожий милый, пятаком. / Сжалься надо мной, над бедным стариком”, при этом выкручиваться перед стражами порядка, способными отнять у него “свободу”: “Ах, отпусти меня, товарищ старшина! / Я простой советский бомж, а не шпана. / Я не сделал ведь плохого никому. / Так за что ж меня берете, не пойму?!” Таким образом, здесь содержится насмешка и над центральным персонажем – абсолютно асоциальным типом, – и над свободой выбора, которая стала, по мнению автора, мнимой ценностью в 1990-е годы».