Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Он спрашивал у Арской, как бы ему сделать выставку, – описывает те события Ольга Максакова. – Понятно было, что в Русском музее никто не сделает, но потом Ирина вспомнила о своем знакомом, Давиде Бернштейне, который тогда работал главным художником в музее-заповеднике «Царицыно». Возник этот контакт. Без меня Давид со своей женой впервые пришел к Юрию Николаевичу, и они друг другу очень понравились. И Давид довольно быстро, хотя и на летнее время, договорился с музеем о выставке. В первый раз они встретились в конце марта 2011 года, а выставка состоялась в июле. У них была настоящая совместная работа, абсолютно творческая. Давид привозил свои наброски, они договаривались о том, какие именно работы надо показывать.

Получилось большое, хитро устроенное пространство с выгородками, почти лабиринт. На мой взгляд, Давид из этого помещения в Хлебном доме выжал все, что возможно. Юрий Николаевич испытывал полный восторг, у него был явный эмоциональный подъем, хотя нельзя сказать, что выставка имела очень уж заметный резонанс.

На вернисаже, тем не менее, было многолюдно; и телекамеры от нескольких каналов приезжали, и рецензенты свои отчеты в ряде газет опубликовали (ваш покорный слуга тоже). Однако фурора, сопоставимого с перестроечной выставкой Ларина в ЦДХ, действительно не наблюдалось. Можно списать это, конечно, на то обстоятельство, что дворцовый ансамбль в Царицыно не только расположен далеко от центра города, но еще и воспринимался многими в то время как лужковский новодел, одаривать который своими посещениями – чуть ли не моветон.

Хотя это меньше, чем полпричины. Вообще-то передовой художественной общественности было ясно, что Юрий Ларин не в тренде – вернее, ясно было тем ее представителям, которые в принципе о его живописи хоть что-нибудь знали. Другие же априори не проявляли ни малейшего любопытства. Тогда еще брезжила иллюзия, что арт-рынок в России вот-вот будет достроен и заработает на полную катушку, так что по-прежнему не стоит отвлекаться на тех художников, которые и сами свою нишу отчетливо не осознают, и другим приемлемую иерархию выстраивать мешают, пусть даже пассивно. Никто из актуально-влиятельных фигур выставку Ларина не благословлял и не поддерживал – соответственно, ощутимая часть информационного и культуртрегерского спектра никак на нее и не реагировала. А какой резон?

Юрий Николаевич, еще раз подчеркнем, на этом всерьез не зацикливался. Сетовать – сетовал, в том числе в редких интервью, если ход беседы вдруг сам собой выводил на подобные темы, но в голос не причитал и проклятиями ни в чей адрес не сыпал. Все же развитие собственной живописи занимало его гораздо сильнее, нежели борьба, причем в его положении заведомо бесплодная, за место под солнцем. Производить рейтинговый рыночный товар он не то что не умел, а даже и понять не мог, абсолютно искренне, зачем такой товар вообще кому-то может быть нужен. И в целом его вполне устраивало то, какой прием получила выставка у понятной и знакомой ему части аудитории. А прием этот Ирина Арская в одном из писем охарактеризовала так: «С наслаждением вижу успех именно среди художников и искусствоведов».

Итак, юбилейная выставка в Царицыно – пожалуй, в большей мере формирование экспозиции, а не торжественное открытие и не отзывы в прессе, – увлекла Ларина на несколько месяцев чуть ли не с головой.