Большевики сами убедились, что осуществление этого их фундаментального плана не дало позитивных результатов. Напротив, итоги этих последствий перечёркивают все надежды на будущее. Понимая это, руководители Кремля сделали свои выводы. Эти выводы своеобразны, соответствуют низменным целям коммунистической партии: удержать, закрепить и распространить своё господство любыми средствами… Господство Москвы над порабощёнными народами и тоталитарная диктатура компартии всегда удерживается принуждением и террором, а все непокорные должны уничтожаться…»
Вот — главное. А эти — он от досады даже махнул рукой как бы в сторону своих былых соратников — не хотят ничего понимать. Живут себе припеваючи, кто в Англии, кто в Штатах, кто в Канаде, обуржуазились, зажрались, спились, погрязли в мерзком быту, даже газет не читают, оглохли. А он, наивный, хочет докричаться до их душ в этот рождественский день. Эх!..
«Последний аргумент большевистской системы в „переделке” людей есть смерть, угроза уничтожения, а далее и безоглядное уничтожение всех непокорных и неугодных. Но и этот аргумент не всесилен.
Испытание смертью не выдерживает то, что есть творение самой жизни. А вот миллионы людей, целые народы перед лицом смерти защищают правду и ценности, которые им дороже самой жизни! Потому что человеческая душа происходит от Того, Кто испокон веков был над жизнью и будет после жизни, вечно, а защита великой правды ближе приближает человеческую душу к Богу, чем жизнь…
В рождественское время наши мысли, полные заботы о судьбе народа, всех наших родных и близких на Украине, в тюрьмах, концлагерях и в ссылках прежде всего сосредоточены над тайной воплощения Бога. Осознание того, почему Бог пришёл в мир в первую очередь к самым слабым, больным, самым бедным, как беспомощный, преследуемый младенец, исполняет душу верой и любовью… Из этого родника веры мы должны почерпнуть наибольшие силы, чтобы выдержать испытания на праведном пути. Уверенность в том, что с нами Бог, — это самая сильная и наибольшая помощь для всех нас, особенно для всех борцов и страдальцев украинского освободительного движения».
Но ведь хорошо же сказано! Он захлопнул журнал, посмотрел в окно, обернулся к иконе и троекратно истово перекрестился.
Москва, Кремль. Июль 1957
— Ты что, Иван, совсем сдурел? Что ты мне предлагаешь?! — Хрущёв выскочил из-за стола и принялся кружить по кабинету. — Как тебе такое в голову могло только прийти?
Зная Хрущёва ещё с довоенных времён, председатель КГБ СССР Иван Александрович Серов предвидел подобную реакцию и поэтому всё воспринимал спокойно.
— Нет, ты объясни мне, — всё не мог угомониться Никита Сергеевич, — как это взять и устранить этого… как его там… Ребета? И где? В ФРГ! Ты хоть представляешь, какой там шум поднимется? Тут же напишут: «Публично заявив о своей непричастности к международному терроризму, на самом деле Советы продолжают убивать своих врагов на Западе!» И Троцкого нам припомнят, и Коновальца, и всех прочих, слово тебе даю… Кто он, вообще, такой, этот Ребет, чем прославился? За какие заслуги ему такое внимание? Ну что ты молчишь?
— Ребет сегодня один из лидеров украинского буржуазного национализма, — негромко напомнил Серов. — Профессор права, преподаёт в Мюнхенском университете. Редактирует эмигрантский антисоветский журнал…
— Ну и что с того? — Хрущёв наконец уселся за стол. — Призывает к свержению советской власти, клеймит позором КПСС? Видали мы таких крикунов-критиканов, подумаешь… Ну кокнем мы ещё одного бандеровца, что толку? Вредным насекомым станет меньше, а вони будет столько…
— Разрешите, Никита Сергеевич? — Серов решил, что пора изложить первому секретарю ЦК систему контраргументов, над которыми уже успел потрудиться Сахаровский[26]
.— Ну давай, — согласился Хрущёв.
— Первое. Ребет — вовсе не бандеровец, а как раз наоборот.
— Это как?
— Он если не противник, то конкурент Бандере. Там у них, в ОУН, целое кубло змеиное, течений всяких — чёрт ногу сломит. Ну вы же знаете, Никита Сергеевич, где два хохла — там три гетмана, мне ли вам рассказывать?
— Так ты хочешь помочь Бандере всей жопой на трон сесть?
— Да нет. Не станет Ребета — подозрения падут на Бандеру, люди отшатнутся.
— Да какие там люди? — махнул рукой Хрущёв.
— Не важно. Но к дальнейшему углублению раскола в ОУН эта смерть, безусловно, подтолкнёт. Теперь — второе: никакого убийства не будет…
— Что ты имеешь в виду?
— Врачи зафискируют обычный сердечный приступ, паралич, внезапный спазм сосудов. Труп обнаружат без признаков насильственной смерти. Жил человек — и умер. С кем не бывает? Даже вскрытие ничего не покажет… Вспомните Шумского, Никита Сергеевич, — негромко сказал Серов. — Или того же Ромжу.