Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

Между тем Юрий и гражданин Минин, продолжая разговаривать друг с другом, подошли нечувствительно к церкви святого Спаса на Бору. В ту самую минуту как Милославский поравнялся против церковных дверей, густые тучи заслонили восходящее солнце, раздался дикий крик казаков, которые, пользуясь теснотой и беспорядком, ворвались, наконец, в чертоги царские; и в то же самое время многочисленные толпы покрытых рубищем граждан московских, испуганных буйством этих грабителей, бежали укрыться по домам своим. Юрий невольно содрогнулся: в его глазах наяву повторялось то, что он видел некогда во сне, будучи гостем в доме боярина Кручины. Минин поспешил назад, на соборную площадь, приглашая Милославского идти с ним вместе; но он не слышал слов его: какая-то непреодолимая сила влекла его ко храму Спаса на Бору. В растерзанной душе его стали пробуждаться одно за другим тысячи грустных воспоминаний. Несколько минут он колебался, наконец, с трепетом переступил церковный порог. Все было тихо внутри; дневной свет, проникая с трудом сквозь узкие, едва заметные окна, боролся с вечным сумраком, который царствовал под низкими и тяжелыми сводами этого древнего храма, пережившего многие столетия. Ни одна свеча не горела перед иконами; и только налево, за низкой аркою, отражался вдоль стены тусклый свет лампады, которая теплилась над гробом святителя Стефана Пермского.

Кто опишет горестные чувства Милославского, когда он вступил во внутренность храма, где в первый раз прелестная и невинная Анастасия, как ангел небесный, представилась его обвороженному взору? Ах! все прошедшее оживилось в его воображении: он видел ее пред собою, он слышал ее голос... Несчастный юноша не устоял против сего жестокого испытания: он забыл всю покорность воле всевышнего, неизъяснимая тоска, безумное отчаяние овладели его душою.

- Злополучный! - вскричал он, - для чего ты спешил погубить самого себя! Она твоя супруга, и ты не можешь, не должен называть ее своею... О Анастасья, Анастасья!..

- Что ты, Юрий Дмитрич? - сказал позади Милославского знакомый голос. Он обернулся и увидел подходящего Авраамия. - Что с тобою? - продолжал Палицын. - Ах, сын мой! ты не для молитвы взошел в сей храм: эти блуждающие взоры, это отчаяние на обезображенном челе твоем... Нет, Юрий Дмитрич, не гак молятся христиане!

- Отец мой! - вскричал Юрий, - отец мой! спаси меня!.. В душе моей весь ад... все мучения погибающего грешника!

- Что ты говоришь, сын мой? Какое преступление тяготит твою совесть?..

- Одна ужасная тайна!..

- Тайна?.. Для чего ж ты скрывал ее от меня?

Разве я не пастырь, не наставник, не друг твой?

- Отец Авраамий! я... женат.

- Женат! - вскричал Палицыы. Он посмотрел молча на Юрия и повторил с негодованием: - Жецат! Для чего же ты обманул меня, несчастный? И ты дерзнул в храме божием, пред лицом господа твоего, осквернить свои уста лукавством и неправдою!.. Ах, Юрий Дмитрии, что ты сделал!

- Нет, отец мой! я не обманул тебя: я не был женат, когда клялся посвятить себя безбрачной жизни; не помышлял нарушить этот обет, данный пред гробом святого угодника божия, - и мог ли я думать, что на другой же день назову моей супругою дочь злейшего врага моего - боярина Кручины-Шалопского?

Удивление оковало уста Авраамия Палицына, но вдруг на лице его изобразилось живое сострадание: он взял Милославского за руку и сказал тихим голосом:

- Успокойся, Юрий Дмитрии! Я вижу, ты не совсем еще выздоровел.

- Ах, если б это была правда, отец мой... если б это был один бред!.. Так я открою тебе мою душу, выслушай меня!

Юрий рассказал все отцу Авраамию, и когда он кончил, то этот добродетельный старец, заключа его в свои объятия, сказал сквозь слезы:

- Нет, Юрий Дмитрич! ты не нарушил свой обет!

Ты не клятвопреступник точно так же, как не самоубийца тот, кто гибнет, спасая своего ближнего.

- Ну что же я?..

- Супруг Анастасии. Ты обещался быть иноком, но обряд пострижения не был совершен над тобою, и, простой белец, ты можешь, не оскорбляя церкви, возвратиться снова в мир. Ты не свободен более располагать собою; вся жизнь твоя принадлежит Анастасии, этой несчастной сироте, соединенной с тобою неразрывными узами, освященными одним из великих таинств нашей православной церкви.

Не смея предаваться радости, не веря самому себе, Юрий сказал дрожащим голосом:

- Как, отец Авраамий, я могу еще надеяться, что после данного мною обета?..